Состояние современного левого движения в первом мире
От редакции: В этом номере мы с некоторым опозданием заканчиваем публикацию второй главы обзора, посвящённой экономическим вопросом, первая часть которой была опубликована в позапрошлом номере журнала.
2. Экономический догматизм (часть 2)
Эксплуатация в интернационально-корпоративном мире
Ситуация, с которой столкнулись современные апологеты социального прогресса, в определённом смысле аналогична той, с которой их предшественники столкнулись в период развала феодальных экономических отношений и становления капитализма, как доминирующего механизма регулирования производственных отношений: у многих из них возникло тогда впечатление, что такое явление, как эксплуатация, навсегда отходит в прошлое и для достижения общества всеобщего благоденствия надо лишь запастись капелькой терпения и, выражаясь на современном жаргоне, «не мешать невидимой руке рынка расставить всё по своим местам». Однако время шло, а ожидаемое благоденствие так и не наступало. Более того, в обществе, где ни один социальный класс не угнетался более произвольными сословными ограничениями, где все были свободны и равны перед законом, где все сделки заключались лишь по обоюдному согласию сторон и никто ни у кого не отбирал силой произведённый им продукт или принуждал работать на себя бесплатно, классовое расслоение не только не шло на убыль, но даже имело тенденцию усиливаться. И это несмотря на то, что во многих случаях новые сильные мира всего вовсе не были какими-то выродками без стыда и совести, а — будучи хорошими христианами или просто порядочными людьми — вполне искренне рассматривали себя поставленными волею бога (или судьбы) и личных способностей (которые, впрочем, следствие той же воли) управлять теми, кто этих способностей лишён и, соответственно, не в состоянии сам о себе позаботиться.
И продолжалось это «затмение разума» до тех пор, пока Маркс, основываясь на предложенной Смитом и Рикардо трудовой теории стоимости, наглядно не продемонстрировал, каким образом за формально добровольными и взаимовыгодными трудовыми сделками между представителями различных классов скрывается всё то же знакомое безвозмездное перераспределение результатов труда эксплуатируемых в пользу эксплуататоров.
Нетрудно заметить достаточно чёткие параллели между той и сегодняшней ситуациями. Как тогда представлялось, что капиталисты — в отличие от феодальной знати — «наиболее полезные члены общества», так и сегодня считается, что топ-менеджеры и прочая сверхвысокооплачиваемая братия — в отличие от капиталистов — просто «более эффективно» работает. Как тогда утверждалось, что огромная разница в доходах «ещё ни о чём не говорит», так и сегодня поётся та же самая песня. Как тогда вместо классовой борьбы с капиталистами зачастую предлагалось объединиться с ними для добивания остатков феодализма — после чего-де у нас тут же наступит рай земной, так и сегодня нередко раздаются голоса в поддержку союза с нашими получающими миллионные оклады «братьями по классу» для добивания капитализма.
Сказанное, конечно, не следует рассматривать в качестве призыва поддержать противоположную сторону — что также популярно сегодня среди определённых категорий левых, в особенности т.н. «антиглобалистской направленности». Все эти «новые народники», зовущие массы не вперёд, а назад, в «утраченный рай» классического капитализма, провозглашающие поддержку малого и среднего бизнеса, национальной буржуазии и т.п. благоглупости, мало чем отличаются от своих тогдашних собратьев, безуспешно пытавшихся противиться наступлению нового. Их очевидная реакционность представляется скорее комичной, чем опасной.
Как тогда-то капиталисты представляли сторону прогресса против феодальной реакции, так и сегодня космополитичная корпоративная элита выполняет прогрессивную роль в деле окончательной ликвидации мелких и средних капиталистических хозяйчиков и национальных экономических границ. Однако и те, и другие прекрасно справлялись и справляются со своей исторической миссией и сами, помощь левых им в этом совершенно не нужна. Задача левых — не искать невозможного союза с теми, кто в этом союзе ни в малейшей степени не заинтересован, а в том, чтобы выявить нового классового врага, пришедшего на смену классическому капиталисту-собственнику — так же, как он сам в своё время пришёл на смену феодалу-землевладельцу — и вскрыть механизм новой системы эксплуатации.
a) Разделения труда как базис эксплуатации
Старинная пословица гласит, что «от трудов праведных не стяжать палат каменных». И тем не менее при каждом кардинальном изменении экономической основы общества тут же начиналась очередная серия апологетики «праведно стяжатого». Даже в СССР, который, по идее, по самой своей природе должен был стать обществом всеобщего равенства, со временем (и причём достаточно быстро) возобладали настроения, что некоторые люди «равнее других» и поэтому их следует обеспечивать значительно лучше, поскольку они это «честно заработали». (Стоит ли после этого удивляться тому, что, например, человек, отвечавший когда-то в КПСС за идеологию, сегодня горой стоит за частное предпринимательство и говорит уже не об экспроприации капитала, а лишь об экспроприации «нечестно нажитого» капитала. Такое впечатление, что некоторые товарищи вернулись в своём развитии на полтора века назад и опять уверовали в возможность «и невинность соблюсти, и капитал приобрести».)
Что вообще такое, если разобраться, есть эксплуатация человека человеком, если взглянуть на это явление в чисто экономической плоскости§? Это — систематическое, безвозмездное и не обусловленное никакими объективными причинами (типа полной или частичной нетрудоспособности в результате болезни или по возрасту) присвоение продуктов труда одного человека (эксплуатируемого) другим человеком (эксплуататором). Причём формы этого присвоения могут быть самыми различными. В частности, в феодальной экономике оно наблюдалось в наиболее явной форме — в виде барщины или оброка. В (классической) капиталистической экономике присвоение продуктов чужого труда приняло несколько более завуалированную форму присвоения прибавочной стоимости. В современной экономике оно наблюдается в ещё более скрытой форме неэквивалентного обмена продуктами труда, облегчающегося ещё и тем, что мало кто сегодня производит конечный продукт от начала и до конца, являясь вместо этого лишь одним из множества очень разнородных участников большого и сложного производственного процесса.
б) Внутриотраслевое разделение труда
В рамках одной отрасли, т.е. между людьми, занятыми на различных стадиях или в различных ролях в процессе производства одного конечного продукта неэквивалентный обмен проявляется в присвоении различных коэффициентов «полезности» или «вклада» равному по времени труду, выполняемому различными категориями работников.
Подход такой, безусловно, не нов. Спокон веку труд человека оплачивался тем выше, чем выше его положение в производственной пирамиде. Универсально считается, что от труда начальника пользы производству — не в пример больше, чем от труда, скажем, рядового слесаря§§. Но мало кто, к сожалению, задаётся вопросом: а действительно ли это так? Хотя вопрос-то достаточно прост и для того, чтобы на него ответить, нужно лишь попытаться представить себе, много ли этот начальник «наработает» один, без подчинённых. Спору нет, и подчинённые одни, без руководителя (в случае достаточно сложного предприятия) наработают немного, но следует ли из этого, что приносимая предприятием польза (и, соответственно, совокупная зарплата) должна «по справедливости» делиться между руководством и собственно работниками пополам? А если, допустим, у нас есть два уровня руководства, тогда как? Можно представить себе по крайней мере три способа «справедливой» делёжки:
- Сначала пополам между директором и подчинёнными, а затем вторую половину — пополам между средним руководством и рабочими.
- Сначала пополам между рабочими и руководством, а затем вторую половину — пополам между средним руководством и директором.
- Сразу на три равные части.
Какой из этих трёх способов будет «самым справедливым» или «отражающим действительный трудовой вклад»? Да никакой — поскольку в реальности все разнообразные виды труда на нашем гипотетическом предприятии являются одинаково необходимыми и попросту не имеют смысла друг без друга, делить между ними принесённую пользу — это всё равно, что рассуждать, что полезнее при вышивании, иголка или нитка. Если предполагать, что один вид труда «важнее» другого на том лишь основании, что для его выполнения требуется меньше работников, то с тем же успехом можно заключить, что и работа заводских дворников гораздо полезнее, чем слесарей.
Да, но может быть, в вышеприведённых рассуждениях нам следовало всё же как-то учитывать квалификацию различных типов работников? Действительно, ведь не каждый же может эффективно работать директором завода (или, скажем, кинозвездой). Справедливое замечание. Однако при всей его справедливости мы не можем не отметить того факта, что пока что ещё ни одно крупное предприятие не рухнуло из-за того лишь, что его глава вдруг уволился, попал под машину, спился, сошёл с ума или каким-либо другим способом устранился от руководства — всегда находились и находятся новые люди, готовые, как говориться, «подхватить выпавшее знамя» и продолжить дело «павших», причём нередко даже с лучшими результатами. В связи с чем возникает закономерный вопрос: если мы и правда должны платить людям в соответствии с их квалификацией, то почему же этим новым руководителям, обладавшим по крайней мере не худшей квалификацией, чем старые, мы платили меньше пока они ещё не выбились в начальство? Потому что тогда они выполняли ещё «не такую полезную» часть работы? Но, простите, откуда тогда вообще следует её какая-то «особая важность» для общего дела, если на деле оказывается, что выполнять её вполне успешно может гораздо большее число людей, чем для её выполнения объективно требуется, не говоря уж о том, что реально достаётся её выполнение часто далеко не самым квалифицированным в ней людям?
И вот тут-то некоторые «марксистки подкованные» товарищи (невнимательно читавшие предыдущий раздел) наверняка воскликнут: «А как же различия между простым и сложным трудом?!» Даже не подозревая при этом, что приписывая Марксу идею о какой-то «большей ценности» сложного труда они, фактически, слово в слово повторяют г-на Дюринга — с той лишь разницей, что последний рассматривал эту, якобы проводимую Марксом идею, в качестве фатального порока его теории, тогда как наши доморощенные «марксисты» подают её в качестве чуть ли не величайшего её достоинства. Вот как цитирует Дюринга Энгельс в, как легко сообразить, «Анти-Дюринге»:
Г-н Дюринг открыл у Маркса грубый экономический промах, допустимый для ученика младшего класса и в то же время заключающий в себе общественно-опасную социалистическую ересь. Теория стоимости Маркса «не более, как обычное… учение о том, что труд есть причина всех стоимостей, а рабочее время — мерило их. Совершенно неясным остаётся здесь представление о том, как следует мыслить различную стоимость так называемого квалифицированного труда. Правда, и по нашей теории измерять естественные издержки и тем самым абсолютную стоимость хозяйственных предметов можно только затраченным рабочим временем, с тою разницей, однако, что мы принимаем рабочее время каждого индивидуума за равные величины, не упуская при этом из вида, что при квалифицированных работах к индивидуальному рабочему времени одной личности присоединяется работа других личностей… например, при употреблении разных орудий производства. Дело, следовательно, обстоит не так, как туманно представляет себе г. Маркс, будто бы чьё-либо рабочее время само по себе стоит больше, чем рабочее время другого, потому что в первом как бы сгущено больше среднего рабочего времени. Всякое рабочее время, без исключения и принципиально, следовательно без необходимости принимать в расчет какой-либо средний уровень, — одинаково и совершенно равноценно, и при работах какой-либо личности, так же как и в каждом готовом продукте, нужно только выяснить, сколько рабочего времени других лиц скрыто в затрате, повидимому, только его собственного рабочего времени. Будет ли то орудие производства, приводимое в действие рукой, либо сама рука, даже голова, которая без посредства рабочего времени других людей не может получить специального свойства и работоспособности, это не имеет ни малейшего значения для строгого применения теории. Господин же Маркс в своих рассуждениях о стоимости не свободен от мелькающего перед ним призрака квалифицированного рабочего времени. Отказаться от него ему помешал унаследованный метод мышления образованных классов, которым должно казаться чудовищным признание рабочего времени тачечника и рабочего времени архитектора экономически вполне равноценным».
Не правда ли, очень знакомо, так и хочется воскликнуть: «Вот! Это, оказывается, Дюринг был за уравниловку, а мы, марксисты понимаем…» Посмотрим, однако, что же Энгельс возразил на этот гневный пассаж критика «марксизма»:
Изложение Маркса так просто и ясно, что никто наверное, кроме г. Дюринга, не останется при этом «в полной неясности». Благодаря этой «полной неясности», г. Дюринг, увлекаясь своей гипотезой об «естественных издержках» и об «абсолютной стоимости», о которой никогда ничего не говорилось ни в одном курсе политической экономии, — проглядел истинный смысл теории Маркса о товарной стоимости, которая и составляла главным образом предмет изучения для последнего. Что бы г. Дюринг ни понимал под «естественными издержками» и какое значение ни придавал бы своим пяти различным родам стоимости, чтобы обосновать понятие об «абсолютной стоимости», одно можно с уверенностью сказать, что у Маркса не могло быть и речи о всех этих вещах; он всегда говорил только о товарной стоимости, и во всей главе «Капитала» о стоимости нет ни малейшего намека на то, считал ли Маркс и в каком объеме свою теорию о товарной стоимости применимой к другим общественным формам.
Что же касается обвинения в «унаследованном методе мышления образованных классов, то Энгельс напоминает:
Беда только в том, что Маркс в примечании, сделанном к выше приведённой выписке из «Капитала», говорит: «Читатель должен обратить внимание на то, что здесь идет речь не о заработной плате, которую получает работник за рабочий день, но о стоимости товаров, в которых воплощается его рабочий день». Из этих слов можно заключить, что Маркс, как бы предугадывая поход г. Дюринга, направленный против него, сам протестует против применения приведенной выше цитаты из «Капитала» хотя бы даже к объяснению заработной платы, выплачиваемой за сложный труд в нынешнем обществе. И если г. Дюринг, не довольствуясь этим, приписывает приведённой выше цитате из «Капитала» значение основных положений, которые Маркс будто бы хотел применить к распределению жизненных средств в социалистически организованном обществе, то это просто бесстыдная подтасовка, допускаемая разве только в среде разбойников печати.
Здесь нам следует отметить, что это обвинение в бесстыдной подтасовке в равной степени относится и к тем разбойничающим сегодня в печати «социалистам», что пытаются подвести «марксистскую основу» под эксплуатацию за счёт неравной оплаты труда, пытаясь представить последнюю как «справедливое распределение в соответствии с трудовым вкладом», как, якобы, «реализацию принципа социализма: от каждого — по способностям, каждому — по труду». И в заключении Энгельс даёт это понять предельно ясно:
Как же разрешается весь важный вопрос о высшей оплате сложного труда? В обществе частных производителей издержки по обучению квалифицированного рабочего падают на частных лиц или их семейства; поэтому и частным лицам ближайшим образом достаётся высшая плата за обученную рабочую силу; как прежде обученный раб продавался дороже, так теперь обученный наёмный рабочий оплачивается по высшей цене. В обществе, организованном социалистически, эти издержки оплачивает общество, поэтому ему принадлежат и результаты их, т.е. созданные более сложным трудом высшие стоимости. Сам рабочий не может претендовать ни на какой избыток. Из чего, между прочим, следует вывод, что и излюбленное притязание работника на «весь продукт труда» тоже иной раз оказывается не совсем неуязвимым.
Иными словами, в сегодняшнем, эксплуататорском обществе мы действительно рассматриваем некоторую часть разницы в оплате труда как неэксплуататорский доход, обусловленный расходами человека или его семьи на производство более квалифицированной рабочей силы. Однако сумма эта достаточно легко и с достаточной точностью просчитываема исходя из известных цен на образование. В то же время любые «трудовые» выплаты, превышающие эту разницу, являются ни чем иным, как эксплуататорским доходом, формирующимся за счёт заниженной (т.е. неполной) оплаты труда других работников.
в) Межотраслевое разделение труда
Что важнее, накормить человека, напоить, обогреть зимой, построить ему жилище? У людей есть масса принципиально несводимых друг к другу потребностей и все они должны каким-то образом удовлетворяться, однако нас почему-то упорно пытаются убедить в том, что люди, занимающиеся удовлетворением одних наших потребностей, имеют «естественное право» зарабатывать значительно больше тех, что удовлетворяют другие наши потребности.
Может быть, эти счастливчики — те, кто удовлетворяет наши наиболее базовые, жизненные потребности, от которых зависит само наше физическое существование? Ничуть не бывало! Как раз наоборот: именно тем, благодаря чьему труду мы, собственно, и живём на этом свете, платят, как правило, меньше всего. Почему так выходит? Да по той простой причине, что для удовлетворения этих потребностей обычно не требуется каких-то особых умений — в противном случае животное вида homo sapiens вымерло бы ещё задолго до того, как первому его представителю пришла в голову идея заняться развитием цивилизации.
Более того, ещё Маркс заметил в приведённой в предыдущем разделе цитате, что в вопросах распределения оплаты труда по отраслям «случайные обстоятельства играют … настолько крупную роль, что одни и те же виды труда меняются местами». С другой стороны, достаточно взглянуть, с каким жаром профессиональные объединения первого мира защищают рынок своего труда от дешёвой рабочей силы из третьего мира, чтобы понять, что даже они сами прекрасно понимают, что ничего «естественного» в существующем распределении уровня заработков нет и быть не может, что получают сегодня больше других отнюдь не те, чей труд важнее, нужнее, квалифицированней или хотя бы просто тяжелее, а те, кто сумели лучше организоваться и искусственно снизить конкуренцию на рынке своего труда.
г) Международное разделение труда
Процитируем ещё раз (в несколько урезанном виде) замечание Маркса о международной эксплуатации:
Прибыль может быть получена также путём обмана, когда один человек приобретает то, что другой теряет… А даже в соответствии с теорией Рикардо три дня труда в одной стране могут быть обменяны на один в другой… Отношения между рабочими днями в разных странах могут оказаться схожими с отношениями, существующими между квалифицированным, сложным трудом и неквалифицированным, простым трудом в пределах одной страны. В этом случае более богатая страна эксплуатирует более бедную…
Т.е. и тут мы видим эксплуатацию, основанную не на присвоении прибавочной стоимости, а на неэквивалентном обмене продуктами труда. Следует лишь отметить, что со времён Маркса эта неэквивалентность возросла неимоверно и сегодня час труда жителя первого мира вполне может обмениваться уже не на три, а на десятки часов труда жителя третьего мира. Причём ситуация эта поддерживается даже не рыночными методами, а прямым силовым и юридическим разделом глобального рынка труда на сравнительно ограниченную привилегированную зону «золотого миллиарда» и значительно превосходящий её как по территории, так и по численности населения весь остальной ми𧧧.
д) Вопрос материального стимулирования труда
Строго говоря, этот вопрос не имеет отношения к исследованию природы эксплуатации. В самом деле, даже если нашим оппонентам и удастся неопровержимо доказать, что без существенных различий в оплате труда различных категорий работников развитие цивилизации и вообще нормальное функционирование общества невозможно, то что это будет означать? Лишь то, эксплуатация — это имманентное свойство любой устойчивой экономической системы. Подобные доводы могут послужить доказательством бессмысленности (или даже вредности) попыток преодолеть эксплуатацию, но никоим образом не доказательством её отсутствия в какой-то конкретной экономической модели.
Тем не менее, поскольку в конечном итоге наша задача — это всё же именно реализация неэксплуататорского общества, а не просто пустые разглагольствования на тему может быть и весьма элегантной и внутренне непротиворечивой, но при этом чисто абстрактной и не имеющей ни малейшего отношения к реальной жизни модели, рассмотреть этот вопрос хотя бы вкратце мы обязаны.
Прежде всего отметим, что доводы оппонентов в стиле «так было всегда и, значит, по другому быть не может» нельзя признать ни корректными, ни доводами вообще: в конце концов, когда-то точно так же считалось, что экономическое развитие невозможно без института рабства, однако история наглядно показала, что как раз наоборот: продолжать цепляться за него тогда, когда он уже пережил свою объективную экономическую необходимость — это надёжный рецепт экономического и политического краха.
С другой стороны, бессмысленно было бы и от нас ожидать какого-то «математически точного» доказательства, что неэксплуататорское общество возможно: обществоведение — не точная наука и максимум, на что тут можно рассчитывать в плане доказательств — это на фактически и логически непротиворечивые доводы в пользу того, что что-то может быть, т.е. что мы — добросовестно рассмотрев все разумные варианты — не нашли ничего что противоречило бы нашим предположениям о возможности того или иного социального устройства.
Поэтому здесь мы ограничимся лишь рассмотрением основных доводов, обычно приводящихся в защиту необходимости материального стимулирования в капиталистическом стиле, и покажем их полную несостоятельность.
Не будучи материально принуждаем, человек не будет работать
С этим доводом вполне можно согласиться — по крайней мере на переходный период (т.е. первую стадию коммунистического общества) — однако подобных ультрарадикальных мер, как немедленная отмена всякого принуждения к труду, никто никогда и не предлагал в качестве практики коммунистического строительства. Напротив, скорее уж выдвигался лозунг «Кто не работает — то не ест». Безусловно, заработная плата в каком-то виде будет ещё в течение длительного времени сохраняться при коммунизме и для того, чтобы её получать, людям таки придётся работать.
Без дифференциации оплаты люди станут работать хуже
И с этим доводом также можно согласиться, отметив лишь, что дифференциация оплаты труда в пределах одной профессии и сходных условий производств১§§ никак, вообще говоря, не противоречит принципам протокоммунистического (социалистического) распределения. Дифференциация оплаты в зависимости от непосредственно сопоставимой выработки или в качестве компенсации за более тяжёлые условия труда (хотя в последнем случае предпочтительнее сокращённый рабочий день) — это как раз тот редкий случай, когда она не сопряжена с эксплуатацией и позволяет использовать капиталистические пережитки в сознании на пользу построения коммунизма.
Без материального стимула никто не пойдёт учиться
Этот довод тоже часто приводится, но совершенно непонятно почему — ибо он прямо опровергается советской действительностью: заплаты инженерно-технических работников были в позднем СССР повсеместно ниже зарплат рабочих — и тем не менее желающих учиться в ВУЗах всё равно было в несколько раз больше, чем требовалось специалистов в народном хозяйстве. Конечно, некоторая часть интеллигенции действительно добивалась в результате лучшего положения, чем рабочие, но это была весьма малая часть и вряд ли следует думать, что именно подобная эфемерная возможность двигала всей той массой советских школьников, которая решала продолжить учиться дальше. Скорее можно предположить, что дело тут было в том, что «интеллигентная работа» считалась более лёгкой — но этот фактор останется справедливым и в будущем, так что даже если подобную мотивацию и нельзя отнести к числу особо благородных, свою положительную роль в деле народного образования она играть не перестанет.
Без повышения в оплате никто не пойдёт в начальство
Ещё один достаточно сомнительный довод, особенно если учесть, что те же самые люди, что приводят его, часто любят порассуждать о присущей если и не всем людям, то достаточно большому числу их, жажде власти. Конечно, человек, которого не интересует ничего, кроме власти, как таковой, наверное, не самый лучший кандидат в начальники, но ведь и тот, кого не интересует ничего, кроме денег — ничем не лучше. (На самом деле, даже хуже — поскольку последний, став начальником в «денежно-стимулируемой модели» в любом случае добьётся того, чего хотел, в то время как властолюбец в условиях, когда он в принципе не имеет возможности «наказать ослушника рублём» и власть которого держится исключительно на авторитете и добровольном согласии его «подчинённых» следовать его указанием, не добьётся реально ничего.) И даже в условиях капитализма считается общепризнанным, что действительно хороший начальник — это тот, кто пришёл на свою должность имея «видение» того, чего он хочет добиться, и кто рассматривает свою работу не только как средство добывания денег, но и как органичную часть своей жизни.
Люди перестанут заниматься творчеством
Этот пункт в какой-то мере перекликается с предыдущим. Патентное и авторское право появились сравнительно недавно — до этого же цивилизация каким-то образом достаточно успешно развивалась и без них. Вряд ли многие из потенциальных изобретателей (художников) заявят: а пойду-ка я, всем назло, вместо того, чтобы фотонные двигатели выдумывать (шедевры рисовать), копать землю. Но если даже такие и найдутся — то может быть им и правда лучше пойти копать землю?
Неэксплуататорское угнетение
Ещё одним ключевым проявлением экономического догматизма в современной западной левой среде является своего рода демонизация понятия эксплуатации, подача её как некоего «исключительного зла», через призму которого только и надо смотреть на все имеющие место экономические явления. Тогда как в действительности эксплуатация — это всего лишь один из видов более широкого понятия экономического угнетения.
Попробуем более или менее строго определить это понятие.
Экономическое угнетение — это система насильственных (включая и угрозу насилия) и/или психологических (пропаганда, являющаяся, по существу психологическим насилием) мер, направленных на ограничение экономической деятельности части населения по сравнению с другой частью населения и в интересах этой другой части населения.
Разумеется, полностью «строгим» его назвать нельзя, поэтому во избежание ненужной путаницы требуется дать некоторые пояснения. Во-первых, оно не имеет ничего общего с пресловутой «свободой экономической деятельности» — по крайней мере в её сегодняшней общепринятой интерпретации — сводящейся, в конечном итоге к праву владеть частной собственностью. Более того, поскольку в самой основе концепции частной собственности лежит идея ограничения свободы всех, кроме собственника (-ов) на использование (в экономических целях, в том числе) объекта собственности, то реализация этой «свободы экономической деятельности» как раз служит одной из возможных предпосылок экономического угнетения. Во-вторых, эксплуатация — т.е. явление, когда один человек вынужден (за счёт прямого насилия, угрозы насилия, в результате создания у него впечатления, что такое положение «естественно» и т.п.) соглашаться на использование своего труда другим человеком в интересах этого другого человека — действительно является частным случаем экономического угнетения, поскольку экономическая деятельность эксплуатируемого ограничена рамками, поставленными для него эксплуататором, и отсутствующими для самого эксплуататора.
Приведём небольшой (и не самый жизненный), но зато очень наглядный пример. Допустим, два человека попали на необитаемый остров. Если один из них заставляет другого работать на себя — это эксплуатация. И это, безусловно, плохо. Однако, если первый не заинтересован в труде второго, поскольку вполне в состоянии сам обеспечивать себя, но при этом захватил в свою собственность все (или все наиболее удобные и лёгкие) источники материальных благ на острове (бананы, кокосы, единственные родник и пещеру и т.д.), то возникшая ситуация хотя и не является проявлением эксплуатации, но очевидно является проявлением экономического угнетения. Причём ситуация эта — гораздо хуже, чем если бы угнетённому было позволено участвовать в хозяйственной жизни острова — и тем самым обеспечивать своё существование — хотя бы на правах эксплуатируемого.
Очевидно, что с моральной точки зрения неприемлемым является именно экономическое угнетение$ — в любых его проявлениях — а отнюдь не только лишь одна, пусть и самая распространённая, его разновидность. Тем более, что тенденции последних десятилетий свидетельствуют о стремительном росте количества населения — в абсолютных величинах и процентном соотношении — практически выброшенного из современного экономического цикла.
В большой обзорной статье «Планета трущоб. Урбанистическая деградация и неформальный пролетариат» Майк Дэйвис пишет:
… многие читатели будут удивлены противоречащими опыту данными ООН, что всего 19,5% городского населения Мексики живёт в трущобах. Но и при подобном ограниченном определении по оценкам «Трущоб»$$ в 2001 году население трущоб составляло по меньшей мере 921 миллион человек: почти равное населению мира в времена, когда молодой Энгельс впервые прошёлся по недобрым улицам Манчестера. … Жители трущоб составляют ошеломляющие 78,2% городского населения наименее развитых стран и не менее трети глобального городского населения.
При этом с течением времени ситуация лишь ухудшается: по прогнозам Всемирного Банка к середине 30-х годов население трущоб достигнет двух миллиардов человек и впервые в истории человечества превысит количество сельских бедняков.
Как же живут эти люди?
В то же время, городская беднота повсюду вынуждена селиться в опасных или по иным причинам негодных для застройки местах — на слишком крутых склонах холмов, берегах рек и затопляемых землях. Она также самовольно селится в смертельной близости к обогатительным комбинатам, химическим заводам, захоронениям токсичных отходов или у края железных и шоссейных дорог. … Плюс к тому, обездоленные сообщества городской бедноты беззащитны перед внезапными приступами насилия со стороны государства, вроде печально известного снесения бульдозерами трущоб в прибрежном районе Мароко в Лагосе («портящих вид с расположенного неподалёку острова Виктория, цитадели богатства») в 1990 году или разрушения в ледяную погоду огромного «города скваттеров» Жейянгчун на окраине Пекина в 1995 году.
Следует также понять, что эти люди принципиально отличаются от крестьян-бедняков, которые имели хотя и незавидное, но своё собственное место в общем цикле производства — тогда как «новые бедные» оказались попросту выброшенными из этого цикла. Неумолимый ход прогресса сделал их ненужными в деревне, но, как выяснилось, никому они не нужны и в городе. Они превратились в своего рода «избыток человечества», вынужденный выживать вне рамок «формальной» мировой экономической системы. Эти люди — если бы они вообще были способны бороться за что-либо, кроме своего непосредственного выживания — скорее боролись бы, как это ни крамольно звучит для некоторых левых, за право быть эксплуатируемыми.
Интересы этой постоянно растущей и, пожалуй, наиболее обездоленной категории людей, однако, часто напрочь игнорируются современными западными догматиками от марксизма — на том основании что либо «их никто не эксплуатирует», либо — ещё «лучше» — «они не являются пролетариатом», а коммунсты-де выступают за интересы «специфически класса пролетариата».
Ленин в своё время (в статье «О праве наций на самоопределение») задал вопрос: „Может ли быть свободен народ, угнетающий другие народы?“ И сам же на него ответил: „Нет.“ Касается это, разумеется, не только народов, но и любых групп людей, объединённых по какому-то признаку — причём обычно не классовому, а такому как «служащие одной корпорации», «горожане», «москвичи», «имеющие право на работу», «мужчины» и т.п. К сожалению, Ленин никак не обосновал это своё решительное «нет», вероятно, сочтя такой ответ самоочевидным, а сам вопрос — чуть ли не риторическим. Но, похоже, нынешним «наследникам его идей» приходится объяснять, что допуская угнетение «из практических соображений» (ну действительно, кому охота делиться «завоеваниями пролетарской революции» со всякими там нищими «бездельниками» из каких-то трущоб) мы, тем самым, как бы «морально оправдываем» саму идею угнетения и открываем дорогу его дальнейшему беспрепятственному распространению — и каждый раз из каких-нибудь новых, ничуть не менее веских «практических соображений», в результате реализации которых «всем станет только лучше». И не таким ли «практическим соображением» была, например, идея об «эффективном собственнике» как панацее от «застоя»?
§ Об этическом аспекте эксплуатации мы писали в статье «Четвёртый источник».
§§ Мы не учитываем тех «товарищей» из «неформал-революционеров», которые — наоброт, свято верят в то, что труд руководителя вообще является непроизводительным и что об этом даже написано в «Капитале».
§§§ Интересно отметить также, что по мере своей постепенной деградации не избежал чего-то подобного и СССР, в котором — пусть и с «социалистической спецификой» — но также появилось разделение на привилегированную зону, в которую входили Москва, Ленинград и некоторые другие города и районы, и «провинцию», жители которой — несмотря на формально те же зарплаты — жили заметно хуже. При этом получить провинциалу «московскую прописку» было в те времена едва ли не сложнее, чем сегодня жителю третьего мира — гринкарту. И совершенно неудивительно, что новые российские власти не только не отменили «московской прописки», которая (и вполне справедливо) подавалась в антисоветской пропаганде в качестве недопустимого в свободном обществе ограничения права граждан на выбор места жительства, а напротив — лишь усилили эти дискриминационные меры и фактически ведут страну к внутреннему разделу бывшего второго мира на первый и третий.
§§§§ Тут следует особо подчеркнуть, что мы говорим не просто о профессии, как таковой, но также и о конкретных обстоятельствах труда, включающих, в частности, используемое оборудование и прямо влияющих на среднюю производительность труда. Нет абсолютно ничего «справедливого» в том, что работник получает повышенную зарплату потому лишь, что ему посчастливилось работать на более передовой технике.
$ И не только экономическое, но и любое угнетение вообще.
$$ Публикация ООН «Глобальный доклад о населённых пунктах 2003 года: проблема трущоб».