Изменения, развитие, прогресс
Каждому поколению политиков хотелось бы думать, что именно им удалось, наконец, достичь предельных вершин в организации общества. Однако, практически, каждое последующее поколение политиков не только умудрялось сформировать иное устройство общества, но и стремилось развенчать управленческую славу своих предшественников. Поэтому историкам и археологам ничего не остается, как констатировать факт существенных различий в организации жизни любого этноса в разные времена его истории.
Разные народы претерпевали изменения не синхронно, и потому, исследуя каждый конкретный момент всемирной истории, наука вынуждена была констатировать факт сосуществования и противоборства народов с различными укладами материальной и духовной культуры. Эта «пестрота» форм организации общественной жизни разных этносов в один и тот же момент истории порождает в обыденном сознании иллюзию господства крайнего субъективизма в устройстве социумов, отсутствия причинности, системности и последовательности в этих изменениях. На самом деле, имела место лишь разница темпов движения сообществ в рамках одних и тех же законов движения. В настоящее время наличие большого количества международных организаций всемирного и союзов регионального характера подтверждает господство тенденции сближения уровней развития большинства народов и универсальный характер объективных законов трансформации общества.
Признавая факт изменчивости общественного устройства, теоретики ведут продолжительный спор о том, как происходят эти изменения, эволюционно или революционно, количественно или качественно, по форме или по сущности. Сегодня большинство теоретиков, в том числе и российских, в своих публичных выступлениях склоняются к признанию господства эволюционных форм развития, настаивая на том, что эволюционный путь изменений - наиболее рациональный, эффективный и гуманный. Однако эволюционисты не объясняют причины, а просто «обругивают» периодически повторяющиеся факты скачкообразных изменений, подобных революции под руководством Кромвеля, «Великой французской буржуазной революции», «промышленной революции в Англии» или «социалистической революции в России». Чаще всего, подобные факты истории объявляются происками отдельных политических авантюристов, спровоцировавших народы в то время, когда всех этих исторических «потрясений» могло и не быть. Одновременно, западная эволюционистская литература совершенно спокойно реагирует на организаторов «оранжевой революции», «революции роз», «революции тюльпанов», молдавских погромов и т.п. Такую избирательность можно объяснить либо ангажированностью большей части эволюционистов, либо тем, что, на самом деле, эти «революции» ни в коей мере не являются революциями.
Консерваторы, при решении вопроса об эволюции, исходят из того, что всякая эволюция ведет к революции, а потому делают все от них зависящее, чтобы формы общественных устройств вообще пребывали в неизменном состоянии. Однако, протестуя против эволюционных изменений, даже консерваторы вынуждены признавать изменения уже произошедшие в обществе и зафиксированные исторической наукой.
Большинство современных ученых пришло к выводу, что для характеристики сущности этих изменений правомерно применять категорию «развитие». Сегодня уже не часто встретишь теоретиков, которые отрицают, что сущность следующих друг за другом актов наиболее представительных общественных изменений, произошедших в истории человечества, соответствует понятию развитие.
Обычно, под словом «развитие» подразумевают изменения, которые происходят по принципу от примитивного к совершенному, от наивного к зрелому, от единичного к всеобщему, от зародышевых форм ко всё более полному (исчерпывающему) проявлению своей качественной определенности, т.е. от рождения к зрелости и отмиранию.
Однако нельзя отрицать и тот факт, что история отдельных народов, в локальных случаях, включает изменения и по обратному принципу: от нового к старому, от совершенного к примитивному. Но подобные изменения в истории были относительно краткосрочными, не имели планетарного распространения и, тем самым, доказывали свою случайность, непричастность к феномену развития, хотя своими наглядными разрушительными последствиями, как правило, способствовали ему.
Последователи гегелевской философии распространяют понятие развития на все те случаи, когда нечто прежнее оказывается замененным новым, качественно отличным от предыдущего состояния объекта, противоположным ему, т.е. через скачок по принципу «отрицания отрицания». Этот взгляд до сих пор остается предметом острой полемики в среде теоретиков и политиков.
Однако современная теория не ограничивается признанием категории развитие, как исчерпывающей на «экспоненте» понятий данного рода. Для характеристики стратегической, ведущей тенденции развития, происходящего в обществе, используется понятие прогресс. Но не всякий случай развития следует называть прогрессом.
Словом «развитие» правомерно обозначать и такой порядок событий, при котором, например, патриархальное рабовладение заменяется классическим, имперским, демократическим рабовладением Греции, Рима или США. Такова логика развития всякого рабовладения: от мягкого к жесткому, от эпизодического к системному, от локального к всеобщему. Но вряд ли ужесточение, повышение экономической эффективности рабовладения можно отнести к числу прогрессивных явлений. А вот момент замены рабовладения феодализмом, несомненно, является моментом прогресса. Но, по мере своего развития, феодализм сам превращается в анахронизм. Такова судьба всех форм общественного устройства. Даже теоретики марксизма-ленинизма, не раз обвиненные в догматизме, не возводили коммунизм в ранг последней стадии общественного прогресса. Напротив, они утверждали, что с победой полного коммунизмам закончится предыстория человечества, и начнется его собственная история, т.е. более динамичная и продуктивная часть собственно человеческой истории, не ограниченная никакими «измами», поднявшаяся над «законом джунглей» и другими атавизмами. Маркс доказал, что капитализм порождает целую эпоху социальных революций, в результате которых установятся общественные отношения, избавленные от пут частной собственности. Но не утверждал, что коммунизм будет последней формой общественных отношений.
Научное сообщество еще не пришло к строгому и общепризнанному толкованию сущности развития в форме прогресса, но разброс мнений неуклонно сужается, критерии все чаще признаются оппонентами, и поэтому отличать грешное от праведного, прогресс от регресса стало проще, чем, скажем, в период, когда веками пылали костры инквизиции, или когда колониализм, расизм, фашизм рассматривались гигантскими массами населения цивилизованных стран Европы и Америки как вполне естественные, нормальные явления общественной жизни.
Слово «прогресс» применимо к тем случаям развития общества, когда существенно возрастает социально-экономическая однородность общества (и хотя пиаровские клише - «общество всеобщего благоденствия», «общество равных возможностей» - приняты были в литературе, прежде всего, для пропаганды образа жизни в США 70-х годов, тем не менее, в этой формулировке содержится невольное признание принципа однородности, как необходимой предпосылки социальной бесконфликтности, как критерия степени прогрессивности общественного устройства), при которой все члены общества приобретают относительно широкие возможности для удовлетворения своих основных потребностей, для реализации основных качеств своей личности. Сегодня к числу наиболее прогрессивных стран относят те страны, в которых слабее выражены религиозно-националистические противоречия, прозрачнее юридические системы и гражданские отношения, выше роль и уровень развития науки, где целенаправленнее происходит очеловечивание общества. Для общества, идущего по пути прогресса, типично поэтапное возвышение меры над стихией, науки над мракобесием, созидательности над паразитизмом, искусства над примитивизмом.
Сегодня укрепление тенденции прогрессивного развития находит своё подтверждение в том, что все меньше избирателей цивилизованных стран отдают свои предпочтения консерваторам, а тем более, явным реакционерам. Уже одно то, что идея расизма воспринимается большинством избирателей, как неприемлемая даже в США, свидетельствует о значительных прогрессивных трансформациях, произошедших в общественном сознании в области постижения сущности человека. Однако до сих пор информационное поле изобилует взаимными обвинениями политических деятелей и народов в воспрепятствовании прогрессу, при этом, каждый из полемистов заявляет о состоятельности только СВОЕЙ модели прогресса.
Инстинкты, сознание, прогресс
Изменение форм общественного устройства происходит на практике не раньше того, как свежие или «свежие» консервативные идеи пройдут через индивидуальное сознание и будут в той или иной мере усвоены большинством. Однако, даже пройдя через сознание каждого индивида, информация в каждом конкретном случае получает истинное или ложное толкование. На этой основе возможны, как минимум, два варианта развития событий: временами общественная практика индивидов будет соответствовать объективным и субъективным предпосылкам, а временами противоречить им. В значительной степени именно этим объясняется господство синусоидального типа развития общественных систем: от взлета к падениям, от побед к поражениям.
Устойчивое различие между индивидами в навыках усвоения и обработки информации порождает устойчивое различие в их общественном положении. Бесспорным является факт наличия «верхов» и «низов» общества, узкого круга управляющих и широких масс управляемых. Менее очевидным является вопрос о дистанции между сознанием вождей и масс. Всегда ли сознание вождей истинное, а сознание масс ошибочное и наоборот? Деление общества на людей «великих» и «обыкновенных» представляется большинству наших современников настолько естественным и внеисторическим, что не так давно миллионы россиян с воодушевлением участвовали в проекте, в котором пытались отождествить Россию с именем какого-нибудь одного лица. Нужно было видеть, с какими пафосом Михалков воспевал гениальность Столыпина и, характеризуя главные достижения его эпохи, с восторгом истинного интеллигента, благоговейно произносил: «… восемьдесят килограммов мяса на человека в год…». А уж про севрюгу с хреном и говорить не приходится.
Но, как говорится, есть гении и гении. Одних гениев современники признают от выборов до выборов, охотно меняют их, а другие гении остаются в веках. Одни гении удачно улавливали сиюминутные настроения и масс, и «верхов», некоторое время спекулировали на этих настроениях, в то время как другие гении созидали доброе, умное, вечное.
До сегодняшнего дня истинные гении тянули и тянут «воз» общественного прогресса, периодически восходя на «костры», переживая периоды обструкции, или с поднебесья созерцая картины триумфа своих идей. Ложные гении, напротив, удерживают общественное сознание в состоянии воинствующего заблуждения и, зачастую, эффективно тянут общество в сторону от магистральной линии развития. В силу этого обстоятельства и интеллектуальной ограниченности массового сознания, общественная практика до сих пор развивалась и развивается импульсивно в противоборстве прогрессивной и консервативной тенденций. Чем ниже уровень индивидуального сознания большинства, тем ближе оно к ошибкам на практике, тем труднее оно усваивало идеи и факты действительного прогресса, тем интенсивнее оно мечется между вождями. Уже несколько лет, например, украинские избиратели пытаются решить бессмысленную задачу: выбрать между Ющенко, Тимошенко и Януковичем, не имея научных представлений о своих истинных социальных потребностях. Сегодня эти попытки выглядят забавно, хотя не забавнее, чем избрание россиянами Б.Ельцина президентом РФ, особенно в 1996 году, когда уже многим было ясно, что он просто алкоголик.
Общество выручает лишь то объективное обстоятельство, что сознание физиологически здоровых людей способно, в конечном итоге, адекватно отразить бытие в своем сознании и, следовательно, под воздействием социальных трагедий, массы могут придти к истинным суждениям о вождях и явлениях жизни, вопреки стараниям пропагандистов. По крайней мере, население Прибалтики, Кавказа, Средней Азии, Украины и Молдовы никогда не было столь политизировано, как сегодня. Значительная часть населения этих регионов буквально погрузилась в практику политической борьбы. Фашизм, ваххабизм, коммунизм, оппортунизм, терроризм… Все по- настоящему. Сегодня даже в среде российской интеллигенции, привыкшей к кухонной форме участия в политической демагогии, уже трудно найти субъектов, живущих лозунгами демократов 80-х годов: «Запад нам поможет» или «Рыночная экономика сделает всех богатыми и счастливыми». В пределах СНГ под воздействием людоедской практики медленно, но существенно меняется содержание общественного сознания. Растущие массы людей выходят на митинги, напряженно учатся осмысливать и оценивать призывы лидеров, участвуют в многомесячных изнурительных акциях за переустройство политической системы общества «под себя», а не под вождей и без расчета на немедленное материальное поощрение. Повсеместно либерально-демократические ценности утрачивают авторитет в глазах избирателей.
В меру политизации сознания большинства граждан, роста их социальной, в т.ч. и митинговой, активности формируются предпосылки к очередным крупным общественным изменениям. Т.е. происходит постепенное, стихийное сближение содержания фундаментальной теории общественного развития и массового сознания. Строго говоря, коммунисты еще не научились целенаправленно соединять научную теорию с практикой политической борьбы масс. Этим, т.е. научно-теоретической немощью, и отличаются современные члены коммунистических партий от большевиков ленинской школы.
Общество развивается в сторону прогресса ровно в той мере, в какой общественное сознание приближается к научно-теоретическому уровню проникновения в сущность вещей и явлений. Общественное сознание становится научным даже не тогда, когда оно приобретает способность открывать или адекватно усваивать объективные законы развития исследуемых систем явлений, а тогда, когда оно начинает подтверждать свои выводы преобразующей общественной исторической практикой. Сознание можно назвать научным и общественным только в том случае, если оно на практике отрицает частную собственность на основные средства производства при всеобщей доступности средств существования и развития каждой личности. Нельзя считать научным и даже адекватным сознание армии лиц наемного труда, признающих и умножающих частную собственность для третьих лиц.
Как показал опыт предшествующих этапов развития общества, самым сложным для масс всегда было постижение методологических открытий гениев. Можно сказать, что и сегодня методологию, или хотя бы «Науку логики» Гегеля, как частный случай методологии, в мировом сообществе знают, а тем более понимают, единицы.
Массы прочнее и точнее усваивают готовые методологические выводы гениев, если получают подтверждения своим взглядам не в теории, а в текущих, созревших объективных фактах. Самые точные теоретические предупреждения Маркса или банкира Блиоха о неизбежности возникновения, например, мировой войны не идут ни в какое сравнение с «просвещающей силой» ковровых бомбёжек. В силу массового постижения сущности войны на полях реальных сражений и произошли крупнейшие массовые прозрения и социальные преобразования на планете в двадцатом веке. В России, например, в начале двадцатого века, научные знания об устройстве общества, благодаря усилиям Плеханова и Ленина стали достоянием лишь некоторого числа интеллигентов, а через них и незначительной части пролетариев. Но первая мировая война буквально вбила в сознание миллионов русских крестьян и рабочих ненависть к капитализму. Более того, российские пролетарии и крестьянство показали гораздо более высокую степень обучаемости, чем их западные собратья. Россияне, в отличие от французов и англичан, стали брататься с немцами на своих фонтах, создавать Советы солдат в полках. Коммунистам лишь оставалось внести в их сознание идею о наличии альтернативы капитализму, которая способна вообще положить конец войнам на Земле. Поэтому в России на некоторое время и восторжествовал коммунизм, как форма научного мировоззрения и общественной практики. Этот период еще будет оценен человечеством по достоинству.
В Западной же Европе, как не парадоксально, после смерти Энгельса, прослойка научно мыслящей интеллигенции выродилась. Вносить научные идеи в пролетарские массы стало просто некому. Европа, по меткому определению Мережковского, к началу двадцатого века превратилась в царство затхлой бездуховности, худшей разновидности воинствующего мещанства. История не терпит пустоты. Там, где население не усваивает идей коммунизма, там побеждает нацизм. После поражения коммуниста Эрнста Тельмана в Германии в 1933 г., фашизм получил повсеместную прописку именно в бездуховной Европе.
До середины 50-х годов уровень научного сознания советских граждан рос беспрецедентными темпами. Этим, прежде всего, можно объяснить и массовый героизм советского народа, и научно-техническое превосходство СССР в Великой Отечественной войне, в освоении макро- и микро-космоса. Советские россияне той эпохи относились адекватно, творчески не только к сугубо национальным интеллектуальным богатствам (от Ломоносова до Шолохова и Циолковского), но и к учениям иноземцев (Ньютона, Маркса, Резерфорда). Именно эти тенденции в развитии человеческого материала до 60-х годов обеспечили советской России достойное место в мировой политике, в космосе, в балете и спорте.
В силу общей закономерности формирования общественного сознания, ровно в той мере, в какой из сознания граждан СНГ вымывается научное мировоззрение, в той же мере нарастает волна фашизма, националистических погромов, перерастающих в гражданские войны на всей территории бывшего СССР.
Позорно и беспомощно выглядит современная российская интеллигенция, оплевывающая теорию коммунизма, т.е. вставшая твердо на позицию фашизма в этом вопросе и, в то же время, голосящая о необходимости бороться с фашизмом: русским, прибалтийским, украинским, грузинским… Показательно, что изуродованный в районе Пятигорска крупный наскальный портрет Ленина, созданный еще в 1925 году, был весь испещрен именно фашистской символикой. Вот в какой компании духовно оказались, например, Гундяев и Бурляев, Михалков и Новодворская, систематически и мелко оплевывающие имя Ленина. Иными словами, невозможно бороться против лучших образцов диалектико-материалистического мировоззрения, против ленинизма, не смыкаясь при этом с фашизмом.
Обыденное сознание, в отличие от научно-теоретического, не способно заглянуть в будущее, увидеть в предпосылках - причину, т.е. универсальный, абсолютный, объективный закон движения общества по пути прогресса или сокрушительного регресса. Можно ли удивляться судьбе немецких социал-демократов и еврейской диаспоры в Германии, если они не поддержали немецких коммунистов в их борьбе против Гитлера в 1933 году? Вполне закономерно, что многие из них кончили свои дни в печах Освенцима. Победа Эрнста Тельмана на тех выборах избавила бы немецких евреев от ужасов «холокоста». Но не хватило умения заглянуть вперед, подняться умом над властью золотого тельца. Именно этот недостаток массового сознания позволяет реакционерам до поры до времени манипулировать людьми, продлевая жизнь режимам, демократическим по форме и фашистским по своей сущности.
Однако несоответствие сложившейся ситуации коренным интересам основной массы населения через некоторое время становится настолько очевидным, что вся пропагандистская машина оказывается неспособной повлиять на сознание людей, замедлить рост степени адекватности их мышления. В силу подобных свойств обыденного сознания ясно, почему изменения в обществе всегда носили относительно, а не абсолютно прогрессивный характер, почему каждый народ проходит в своем развитии мучительный путь поэтапной замены менее совершенных общественных устройств более совершенными.
Становление, например, феодализма было прогрессивным актом истории, но только по сравнению с рабовладением, а мировое распространение рыночного капитализма прогрессивно относительно феодализма, но не более того, особенно, если учесть две мировые войны, порожденные рыночными отношениями, и нынешнее состояние рыночного информационного поля, перенасыщенного рассуждениями о готовности олигархитета к третьему силовому переделу сфер приложения капитала. Только тогда, когда у потомков вообще не будет повода краснеть за поведение своих предков, можно будет считать, что закончилась эпоха относительных форм прогресса и настала эпоха абсолютного прогресса.
Разумеется, философская проблема относительного и абсолютного ещё долго будет оставаться предметом исследования и споров, но существуют признаки, что историческая практика уже подтвердила возможность достижения абсолютных результатов в конкретных сферах человеческого бытия. Подобно тому, как химия берёт на себя заботу о безусловно успешном решении все более фантастических технических и космических проектов, подобно тому, как медицина все более уверенно решает проблемы заболевших людей, общественные науки, в своё время, постигнут важнейшие абсолютные законы развития общества в такой степени, что безусловный прогресс превратится в основное содержание изменений, происходящих в обществе. Т.е., в принципе, не так далеко то время, когда происходящие изменения не будут сопровождаться развитием консервативных и реакционных сторон общественной практики. Но для достижения подобного положения вещей необходимо, чтобы обыденное мышление осталось уделом лишь подростков и рекордсменов геронтологии. Их связь с общественной практикой не такова, что возможно наступление серьезных отрицательных политических последствий.
Сегодня всё реже встречаются те, кто отрицает правомерность применения термина «прогресс» к факту повсеместной замены электрической лампочки светодиодом, а почты - интернетом. Эти формы прогресса в технике являются следствием соединения соответствующих отраслей человеческой деятельности с наукой. Но сегодня, в условиях достаточно бурного научно-технического прогресса, когда мы, одновременно, отмечаем в обществе рост преступности, терроризма, наличие опасности третьей мировой войны, если не подойти к решению общественных проблем тоже строго научно, то все эти недостатки останутся непреодоленными.
При господстве спекулятивно-элитарного способа приобщения населения к высшим достижениям ноосферы потребуется ещё некоторое время, чтобы научно-теоретический уровень общественного сознания принципиально потеснил обыденный его уровень. Попутно следует заметить, что, в этом контексте, ЕГЭ не является продуктивным решением острых интеллектуальных и кадровых задач современности.
Для современной эпохи характерен медленный подъем качества общественного сознания. Его техническая компонента существенно опережает социокультурную составляющую. Отчасти это объясняется тем, что различные социальные институты, начиная с религиозных конфессий того или иного вида и кончая демократическими парламентами, тысячелетиями стремились навязать общественному сознанию ценностную статику. «Вековые устои», «заветы предков», религиозные догмы до сих пор усиленно навязываются по каналам СМИ. Кроме того, средства массовой информации, приковав к себе многочасовое внимание большей части населения планеты, наполняют сознание, прежде всего, молодежи мистическим, фантастическим, сексопатологическим, криминальным, апологетическим, комплиментарным, дезинформативным содержанием именно для того, чтобы исключить прогресс в развитии общественного сознания.
Несмотря на препятствия подобного рода, учащается использование термина «прогресс» при оценке ситуации, политики правящих партий, правительств и их спонсоров. Но, как известно, если возникает мода на что-либо, в том числе и на слово «прогресс», тут же возникает «хор специалистов», «экспертов», торопящихся не отстать от моды, и провозглашающих прогрессом практически всякое изменение. Иначе говоря, славу прогрессу многие «эксперты» запели раньше, чем поняли, что следует подразумевать под словом прогресс и каковы критерии прогресса.
В чем наиболее очевидно проявляет себя общественный прогресс?
Важным методологическим вопросом научного исследования является выбор критерия, т.е. признаков, точек отсчета существования того или иного эффекта. В математическом анализе, например, используются категории необходимого и достаточного условия существования экстремума. Является ли данной подход универсальным, сказать сложно. То, что приводит к успеху в одной отрасли знаний, чаще всего, не может механически переноситься на другую область науки и практики. Однако ясно, что адекватное отношение к явлениям общественной жизни формируется тем стремительнее, чем больше выявлено точных признаков отнесения данного факта к определенному классу явлений. Т.е. выбор критериев классификации есть важная предпосылка к качественному анализу и выявлению сущности явления. Было бы прекрасно, если бы в научной литературе ученые уже определили, что является необходимым, а что является достаточным признаком общественного прогресса. Но, по всей видимости, это дело несколько отдаленного будущего.
Представляется, что достаточно продуктивной литературной находкой обществоведов является использование принципа «человеческого измерения» продуктов развития. Иной вопрос, что разные теоретики вкладывают в это понятие разное содержание, но этот подход не отрицает и не может заменить классовый подход. Классовый подход к изучению общества есть частный случай «человеческого измерения», поскольку, с методологической точки зрения, общенаучный прием классификации явлений предполагает познание общего, без чего невозможно понять, из каких противоположностей оно состоит. Общее и частное взаимообусловлены, неразрывно связаны, но общее доминирует над частным. Дом, например, строится из кирпичей, но не кирпич определяет, что будет из него построено. Человечество состоит из классов, но история человечества представляет собой, одновременно, историю смены классов. К тому же доказано, что большую часть своей истории человечество существовало вне классового деления. Т.е. история любого класса есть лишь эпизод в истории человечества. Классовое деление общества есть внешняя форма, которая сама по себе еще не отвечает на вопрос о человеческих, субъективных причинах, обрекающих одного человека на активный воинствующий паразитизм, а большинство на бессмысленный и тяжкий труд.
Сегодня, пока бесполезно искать общепризнанную авторитетную трактовку понятия «человеческое измерение», тем более, что никаких «единиц» подобного «измерения» в литературе, пока, не выведено. Но не секрет, что наибольшую ценность для людей представляет сама жизнь. Классовую борьбу могут осуществлять лишь живые пролетарии. Чтобы быть предпринимателем, тоже необходимо быть живым, но чтобы быть живым надёжно, лучше не становится предпринимателем вовсе. А не является ли продолжительность самой человеческой жизни единицей «человеческого измерения» степени общественного прогресса?
Ведь биосфера устроена таким образом, что большая часть процессов, происходящих в ней, посвящена взаимному поеданию. Угроза существованию каждой отдельно взятой особи на протяжении всей эволюции жизни на Земле являлась наиболее обязательным и печальным элементом биотических сообществ. В биосфере индивидуальная смерть является всепроникающим неустранимым моментом индивидуального бытия и, следовательно, реакция организма на эту форму угрозы всегда оставалась самой массовой, важной и актуальной для дела продления жизни. В силу этого, инстинкт самосохранения не мог не быть одним из самых необходимых структурных элементов в системе высшей нервной деятельности любого живого существа.
Следовательно, логично предположить, что, чем реже проявляет себя инстинкт самосохранения в сознании человека, тем дальше ушло общество в своем развитии от животного мира, от постоянных угроз существованию. Поэтому, снижение частотности сигналов инстинкта самосохранения в сознание индивида может служить одним из необходимых критериев наличия прогресса в деле действительного выделения человека из животной среды. Т.е. если в человеке все реже включается в работу инстинкт самосохранения, то можно утверждать, что общество развивается прогрессивно, поскольку все больше освобождает человека от необходимости тратить энергию на решение ОБЩЕЖИВОТНОЙ задачи - сохранение жизни. Ясно, чем больше обстановка обрекает живое существо на борьбу за одно лишь выживание, тем меньше остается у существа времени и энергии на решение каких-либо иных, тем более, творческих задач.
Но до сих пор процесс ослабления инстинкта самосохранения в структуре психики человека шел чрезвычайно противоречиво. С одной стороны, рост средней продолжительности жизни людей и общей численности населения, казалось бы, доказывает сужение причинного поля для проявления инстинкта самосохранения, но, с другой стороны, именно в современном обществе суицид воспевается и осуществляется в масштабах, беспрецедентных для других видов живых существ и иных исторических эпох. Т.е. современные направления и формы развития общества несут в себе предпосылки не только для ослабления силы факторов, сказывающихся на людях летально, но и для роста СЛОЯ людей, признающих СОВРЕМЕННЫЕ формы устройства общества ВООБЩЕ непригодными для существования. Потребность в суициде сотен тысяч физиологически и психологически здоровых людей ежегодно оказывается сильнее голоса инстинкта. К тому же многочисленные и многолюдные современные армии являются школами, в которых всё воспитание и образование предметно направлено на то, чтобы человек привык легко воспринимал мысль о большой вероятности быть убитым и ещё легче жил с мыслью о необходимости убивать первым. Одним из «ценных» свойств профессионального солдата является готовность пойти на смерть не в силу крайней необходимости и личного решения, а в силу приказа непосредственного начальника.
Между тем, человечество выделилось из животного мира и перешло к новому типу развития, т.е. к прогрессу, прежде всего потому, что избавилось от диктата врожденных инстинктов в мотивах своей деятельности и перешло на позиции рассудочного выбора типа реакций. Практика показала, что реакции, осуществленные на основе логических умозаключений, продуктивнее и стратегичнее. Они способствуют сохранению жизни людей в сложных условиях, порожденных стихией или несовершенством общественного устройства. Однако несколько преждевременное притупление роли инстинкта самосохранения и породило ситуацию, при которой ошибочное суждение о смысле жизни, типичное для современного либерального рыночного общества, приводит к суициду психически здоровых людей, особенно молодых. Коротко говоря, незрелый ум чрезвычайно опасен для жизни его носителя, когда голос инстинктов уже приглушен, а голос разума ещё не прорезался.
При определенных условиях, показателем прогресса может являться и рост численности населения. Но и этот показатель приобретает устойчивость и, в значительной степени, сам определяется ростом продолжительности жизни каждого индивида. Разумеется, показателями прогресса могут быть и сокращение количества и качества преступлений, снижение уровня проституированности в обществе и т.д. Но снижение этих показателей всегда идет рука об руку с увеличением продолжительности жизни большинства членов общества.
Конечно, поэтам и прозаикам позволительно утверждать, что короткая, но яркая, как вспышка, жизнь их коллеги лучше, чем столетнее прозябание. Но это они утверждают, как правило, над могилой безвременно усопшего мастера, а сами продолжают существовать и не торопятся променять свою «бренную» жизнь на яркую надгробную речь.
Для ученого же средняя продолжительность жизни является одним из важных необходимых признаков того, что данным конкретным сообществом и большинством индивидов была найдена (случайно или целенаправленно) система адекватных реакций на внешние для каждого из индивидов (экономические и политические) неблагоприятные условия, что существенно ослабило конфликт единичного и общего, понизило вероятность кончины каждого отдельно взятого индивида, причем, не в связи с предельными геронтологическими причинами. Рост продолжительности жизни всего населения свидетельствует о том, что устройство общества достигло такого пункта развития, при котором значительно уменьшилось количество неблагоприятных воздействий на индивида в связи с сокращением числа несоответствий между общественной сущностью человека и устройством общества.
До недавнего времени случаи долгожительства являлись следствием совершенно случайных, практически неосознанных обстоятельств: интуиции, личной смекалки, удачи. Поиском «средства Макрополуса» интенсивно занимались алхимики. Но их реальный вклад в дело продления человеческой жизни в явном виде не обнаружен.
Тем не менее, индивидуальное долголетие, чаще всего, весьма адекватно оценивалось обществом. Люди понимали, что, при прочих равных, долгожитель знает о жизни больше, чем люди молодые. Поэтому практически все народы, находившиеся или находящиеся сегодня на стадии первобытного уровня развития, в качестве важного и авторитетного органа управления признавали и признают Совет старейшин. Уже у первобытных народов хватало логики, чтобы отчетливо видеть взаимосвязь между степенью умственного развития и долгожительством. Естественно, нет оснований переводить эту связь в разряд единственных и исчерпывающих, но то, что и сегодня существуют различные возрастные цензы на занятие различных руководящих постов в обществе, свидетельствует, что и на стадии цивилизованности возраст считается неким автоматическим свидетельством наличия минимально необходимого уровня зрелости мышления, рожденного относительно продолжительным опытом теоретической и практической деятельности индивида.
Однако сам по себе возраст нельзя абсолютизировать. В одном конкретном случае большая часть общества испытывает сильное раздражение от того, что их старый руководитель слишком задержался на этом свете (и потому ему приходится обзаводиться при жизни огромной охраной в виде вооруженных сил и армии личных телохранителей, а после кончины оплакиваться лишь профессиональными плакальщицами).
В других случаях значительная часть общества искренне желает и делает все возможное, чтобы исключить преждевременную кончину отдельных индивидов. Очень часто общество приходит в состояние искренней обеспокоенности, деятельного соучастия, получив информацию о серьёзном заболевании своего кумира. Пока, чаще всего в этой роли оказываются великие поэты, певцы, актеры. Реже политики. Но историческая точность (независимо от политической позиции) требует признать, что проводы в последний путь Ульянова (Ленина) холодной зимой 1924 году, - беспрецедентная в истории человечества траурная церемония, как по продолжительности, по количеству участников, так и по искренности проявления чувства невосполнимой утраты. Подобные примеры свидетельствуют о наличии всеобщей связи между личностью и всем обществом, о принципиальной возможности установления высокой гармонии в отношениях между индивидом и массой. «Просто» эти стороны единства должны осознать свою неразрывность.
Однако недавняя история общества изобилует случаями, когда противники прогресса истребляли на кострах и заключали в одиночные камеры именно носителей прогресса, т.е. людей, пытавшихся привести мышление людей в соответствие объективному устройству мироздания. Т.е. долгое время носители властных полномочий игнорировали то объективное положение вещей, что именно единицы во всем своем разнообразии интеллектуального развития и образуют общество, а само общество является гарантом человеческих форм существования разнообразных единиц. Индивид вне общества обречен на гибель. Недаром одиночное пожизненное тюремное заключение, т.е. физическое исключение из общества, оценивается индивидом, порой, как предельно тяжелое наказание, тяжелее расстрела.
Иначе говоря, продолжительность свободной жизни индивида - важнейшая характеристика жизни каждого индивида, самая большая ценность личного бытия, решающее условие для полного и всестороннего раскрытия потенциала каждой личности. Убийство человека есть вычет из будущего разнообразия мира, есть фундаментальный способ торможения прогресса.
Нельзя считать общество прогрессирующим, если средний показатель продолжительности жизни снижается, поскольку такой разворот событий и представляет из себя форму исчезновения общества, сокращения объективных условий накопления опыта для осуществления прогресса общества. Чем продолжительнее жизнь каждого индивида, тем содержательнее индивидуальный и интегральный опыт прогресса.
В свою очередь, как показывает историческая общественная практика, средняя и индивидуальная продолжительность жизни людей во всем мире возрастала в той мере, в какой совершался прогресс в основных сферах человеческой деятельности. В частности, если растет производительность общественного труда, а интенсивность труда не превышает допустимых для человека норм, то личность имеет достаточные предпосылки для развития. Если питание человека становится все более сбалансированным, то возрастает степень гармоничности развития его физиологических характеристик. Если растет начитанность, то повышается универсализм личности, его способность приспособиться или преобразовывать окружающую действительность в интересах всестороннего повышения качества жизни. Т.е. чем большее количество сфер жизнедеятельности человека охвачено прогрессом, тем устойчивее проявляет себя тенденция роста средней и абсолютной продолжительности жизни людей.
Заключение
Нетрудно предположить, что найдутся читатели, которым покажется, что рост индивидуальной продолжительности жизни каждого человека, не является достаточным признаком наличия общественного прогресса.
Тогда попробуем «пойти от обратного» и представим, что достаточным показателем прогресса является сокращение индивидуальной продолжительности жизни каждого человека, т.е. чем больше прогресса, тем короче жизнь всех людей, в том числе и моих оппонентов. Осталось только поздравить их с этим замечательным «прогрессом» и завоеванием их «логики».
Но если верно предположение относительно критерия прогресса в виде роста продолжительности жизни каждого человека в каждом из последующих поколений, то придется признать, что в обществе, в котором непереизбираемые олигархи играют главную роль, такой прогресс не возможен, ибо такое общество функционирует тем успешнее, чем большее количество бесправных африканцев, таджиков, молдаван, украинцев работают за гроши на олигархов, чем большее количество грузин подвизается в качестве «воров в законе», чем большее количество прибалтийских девушек обслуживают секс-туристов из Германии.
Текущий кризис показал, какова роль олигархов в современной либеральной рыночной экономике. Ясно, что только они в этом мире могут все, особенно останавливать и разрушать. В результате деятельности олигархов в прошедшем году только в Индии 1,5 тысячи фермеров покончили жизнь самоубийством. Из США почти ежедневно поступают сообщения о групповых семейных убийствах. На Россию вновь налетел шквал абортов…
Пора бы теоретикам задуматься над проблемой, а прогрессирует ли все цивилизованное человечество или оно опять вернулось во времена Нерона и Калигулы.