К вопросу о классовой теории

Я не открою Америку, если скажу, что наше общество неоднородно, оно делится на различные социальные группы. Первоначальное, так сказать, инстинктивное деление - это деление по имущественному признаку, на богатых и бедных. Потом идет деление по профессиям, роду деятельности. Итак, у нас есть бедные, есть богатые, есть учителя, инженеры, бизнесмены, офисные служащие, рабочие и так далее, но это всё, в общем-то, банальности, всё равно, что сказать, что трава - зеленая, а небо - голубое. А вот высказать нечто более существенное, не банальное на тему социального деления не так-то просто…

Одним из основных методов науки является классификация исследуемого материала. И если с классификацией живых организмов, в целом, не возникает особых проблем (хоть иногда и случаются некоторые проблемы с классификацией сложных, малоизученных видов), то с неорганической материей всё куда проще: благодаря гению Менделеева едва ли с открытием нового химического элемента у химиков возникнут вопросы о его классификации. А вот с социальной классификацией возникают большие проблемы. В самом деле, как было уже сказано, наше общество неоднородно и его неоднородность весьма существенна, пытаться это отрицать, конечно, можно (что некоторые представители социальных наук и предпочитают делать), твердить, как мантру, что каждый человек уникален, что нельзя загонять людей в некие рамки и вообще психологический статус человека, его самооценка много важнее социального положения, но, как говорится, шила в мешке не утаишь.

Можно уверенно сказать, вопрос о социальных классах является одним из самых острых вопросов для социальной науки, это такой вопрос, на который не отвечать нельзя, но и ответить тоже нельзя: сразу же вспыхнет ожесточенный спор, а там и до драки недалеко. Поэтому любой социолог, политолог или экономист на вопрос о классах отвечает крайне осторожно, предельно обтекаемо.

Вообще, что касается классов, то у современной социологии есть забавная причуда называть классами то, что классом вовсе не является. Например, часто можно услышать в речах какого-нибудь политолога словосочетание «политический класс» или «правящий класс». Читатель, думаю, знает замечательную книгу Джанни Родари про страну лгунов, где хлеб называли ластиком, чернила - икрой и т. д., то есть говорили одно, а имели в виду совсем другое, вот это, как раз, оно и есть. Если имеется «правящий класс», то логично предположить, что должен быть не правящий, стало быть, подчиненный класс, но о нем из уст либеральных политологов мы никогда не услышим. Почему? Потому, что, по их мнению, его не существует! Потому, что политологи, говорящие о «политическом классе» не опираются на классовую теорию, у них «класс» - просто красивое словечко, которое используется в качестве синонима «кругу» или «группе».

Кроме того, постоянно идет смешивание понятий «класс» и «страта». Что есть страта? Это деление людей по социальным признакам. Да, пресловутый «средний класс» - это не класс, а именно страта: выделение социальной группы по имущественному признаку.

Итак, как же правильно следует определять классы? Вопрос, мягко говоря, нетривиальный. Вот, скажем, у социалиста-утописта Сен-Симона всё было просто: он делил людей на класс бездельников и класс трудящихся (под бездельниками понимались помещики, ростовщики, спекулянты и т. п., а под трудящимися - рабочие, крестьяне, служащие и буржуазия). Но, думаю, вполне очевидно, что это вульгарная позиция, она попросту констатирует тот факт, что есть люди, которые живут своим трудом и те, кто живет чужим трудом, хотя последние, надо думать, имеют иное мнение по данному вопросу.

Чтобы не путаться в ветвях, а взяться за корень вопроса, каким образом следует выделять классы, необходимо выявить, а что, собственно, является ключевым в обществе? Что отличает его, допустим, от стада животных? Отличается человек от животного, в первую голову, тем, что способен преобразовывает продукты природы. Обезьяна может использовать орудия труда, например, палку, чтобы сбить орех или защититься от хищника, но она не додумается привязать к палке острый камень или этим же камнем выточить кол. Научившись преобразовывать продукты природы для своих нужд, человек стал производить необходимые ему продукты, для чего ему, конечно, понадобились средства производства, вначале примитивные, а затем всё более и более совершенные. Производство, а вслед за производством обмен продуктов, - именно это составляет основу общества на любом историческом отрезке; производство и обмен есть тот скелет, на котором нарастают отношения между людьми и, соответственно, различными социальными группами, поэтому чтобы выявить классовую структуру общества в конкретной исторической обстановке, при этом отсеяв налет несущественных деталей, следует определить, ЧТО и КАК производится, и КАК эти продукты производства обмениваются. Следовательно, классы - это большие группы людей, которые различаются по исторически сложившимся отношениям к средствам производства, по их роли в системе организации труда и, следовательно, способу и размеру получения доли общественного богатства.

И здесь мы должны совершить небольшой экскурс в историю. Находясь на заре своего развития, на стадии первобытного коммунизма, человечество не знало товарно-денежных отношений и частной собственности. Все средства производства - земля, скот - принадлежали в равной степени всем членам общины, кроме того, вся деятельность была совместная и продукт, полученный в результате этой деятельности, поровну разделялся между членами общины, т. е. имело место быть социальное равенство. Ф. Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» указывает, что:

«Внутри родового строя не существует еще никакого различия между правами и обязанностями; для индейца не существует вопроса, является ли участие в общественных делах, кровная месть или уплата выкупа за нее правом или обязанностью; такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, являются ли еда, сон, охота - правом или обязанностью? Точно так же невозможно расслоение племени и рода на различные классы».

В самом деле, если средства производства принадлежат всему обществу, если способ и размер получения доли от общего богатства у всех людей единообразен, если то, что изготовляется и используется сообща (дом, огород, лодка), составляет общественную собственность - то классам попросту нет места.

Производительность труда была низкой, потреблялось ровно столько, сколько производилось, излишков не оставалось. Так было в течение многих тысячелетий, но затем начался рост производительности труда, связанный с открытием каменных орудий труда. Возникновение земледелия и скотоводства, система разделения труда - всё это позволило человеку производить гораздо большее количество продуктов, чем было необходимо для поддержания физического существования. Если первоначально еду приходилось изо дня в день добывать вновь, то с приручением животных и обработкой земли, все прежние способы добывания пищи отступили на задний план. Возникла материальная форма «богатства».

«Но кому принадлежало это новое богатство? Первоначально, безусловно, роду. Однако уже рано должна была развиться частная собственность на стада <...> И несомненно, далее, что на пороге достоверной истории мы уже всюду находим стада как обособленную собственность глав семей совершенно так же, как и произведения искусства варварской эпохи, металлическую утварь, предметы роскоши и, наконец, людской скот - рабов» - пишет Энгельс.

В этом суть, в возникновении частной собственности, т. е. в резком ограничении круга лиц, имеющего свободный доступ к средствам производства, в данном случае - к скоту и земле. Институт частной собственности не был чьим-то изобретением, данная форма отношений сложилась у первобытных, еще неразвитых во многих отношениях, людей стихийно, непредумышленно.

С развитием скотоводства, земледелия и ремесел у племен стали скапливаться излишки и между ними развивается продуктообмен; возникает товарное производство. Научное понимание товара заключается в том, что товар - это, прежде всего, продукт произведенный с целью обмена. Иными словами, при первом подходе к проблеме, товаром вещь делает тот факт, что производителю сама вещь не нужна, ему нужно то, что он может получить в обмен на эту вещь. Сначала между племенами, а потом и внутри рода образовались новые, товарно-денежные отношения. С ростом производительности труда во всех хозяйственных отраслях встала острая необходимость в дополнительных рабочих руках. До этого чужака из другого племени либо убивали, либо принимали в общину, как полноправного члена; во время же войн вражеские племена попросту истреблялись, так как пленение врагов не приносило ни малейшей пользы, но теперь пленников стали обращать в рабов. Таким образом был совершен первый шаг к рождению классового общества.

Так называемая «родовая знать» первоначально не имела власти в современном понимании этого слова, ибо «власть» вождя и старейшин основывалось не на дубине, не на насилии, а на глубоком уважении соплеменников, что доказывается исследованием племен, сохранивших первобытный уклад. Любой, даже самый захудалый полицейский или чиновник, как справедливо подмечал Энгельс, обладает несоизмеримо большей властью, чем все органы родоплеменной «власти», но любой, даже самый незначительный старейшина, несомненно, пользовался гораздо большим, причем не палочным, уважением, чем сейчас - любой демократически избранный президент.

Однако постепенно (процесс этот длился много столетий) «власть» родовой знати всё более становилась похожа на реальную власть. Каким образом это происходило? С развитием рабовладения участились войны - походы за рабами, развязываемые знатью, - что шло вразрез с интересами рядовых членов общины; возникли особые военные дружины, подчиняющиеся лично вождю и живущие исключительно военными грабежами. Если раньше войны велись с целью отомстить, или же для расширения территории, то теперь война стала промыслом; резко возросла роль военачальников и их ближайших подчиненных; обычай избрания приемников из одних и тех же семейств превратился в закон, в наследственную власть. Между племенной знатью и рядовыми членами общины разгорались противоречия: знать обрастала богатством, закрепленным правом частной собственности, остальная же часть племени разорялась, попадала в долговую кабалу.

Первобытное равенство было уничтожено, дальнейшее существование в рамках родоплеменных отношений стало невозможным. В ходе политических преобразований бывшие одноплеменники раскололись на два основных класса - на рабовладельцев и рабов, возникло государство - машина насилия, чья цель - навеки закрепить сложившийся порядок вещей.

Из всего вышеизложенного мы делаем вывод, что классы порождает частная собственность. Но из нашего экскурса в историю мы должны понять еще кое-что: классы - это НЕ ПРОСТО определенное место соцгрупп в сфере производства, это такая система, при которой одна группа людей «может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства»1. В обществе, где существует частная собственность, работник, вольный или невольный, вынужден к рабочему времени, необходимому для содержания себя, присоединять еще часть времени для содержания владельца средств производства. Допустим для обеспечения себя работнику нужно 6 часов труда, но он работает 12 часов, следовательно, результаты 6-часового труда он безвозмездно отдает хозяину, будь тот рабовладельцем, феодалом или капиталистом.

Именно это: эксплуатация труда, а так же спекуляция, мошенничество и грабежи со стороны имущих классов, неизменно порождают миропорядок, в котором на одном полюсе - кучка богачей, а на другом полюсе - массы обездоленных бедняков. Даже если каким-то волшебным образом все материальные блага поделятся поровну между людьми, при сохранении института частной собственности, а следовательно классового разъединения, через время вновь образуется кучка богатых и масса нищих. Именно поэтому социал-демократические выкрутасы, разные прогрессивные налогообложения и прочие благоглупости при капитализме бессмысленны.

Давайте же теперь разберем современное классовое общество, оно делится на: пролетариат - это люди лишенные средств производства, а потому вынужденные продавать свою рабочую силу (т. е. способность к труду), чтобы не умереть от голода; противоположный пролетариату класс - это буржуазия, или же, капиталисты. Буржуазия - это владельцы средств производства, извлекающие из прибавочного труда своих работников прибавочную стоимость. Между тем, к буржуазии относятся не только владельцы промышленных предприятий, но и владельцы торговых и финансовых учреждений. Торговый и банковский капитал есть форма перераспределения прибавочной стоимости, создаваемой промышленными рабочими, кроме того, из торговых и банковских служащих также извлекается прибавочная стоимость (если бы это было не так, то содержание работника приносило бы убытки, а отнюдь не прибыль).

Конечно, существует множество переходных цепочек между классами: полупролетарии, самозанятые, мелкие собственники, кустари - но в этой статье мы откинем все эти тонкости, как несущественные для нас.

К вопросу о современных классах существует много заблуждений, например, в значительной части общественного сознания укоренилось, что пролетарии - это промышленные, так сказать, ортодоксальные рабочие и, мол, в связи с ростом автоматизации производства численность пролетариев сокращается и скоро их вовсе вытеснят роботы. Что ж, начнем с того, что пролетарии - это ВСЕ наемные работники, чьим основным источником дохода является продажа своей рабочей силы. Рабочие, непосредственные производители материальных благ, - одна из множеств групп пролетариата. Но вымирание промышленному пролетариату (рабочим) в обозримом будущем не грозит. Вы думаете, современные гаджеты делают автоматы? Отнюдь, их собирают вручную рабочие Китая (Китайская «Foxconn» одна из самых крупных компаний по сборке гаджетов, общая численность сотрудников 1,2 миллиона человек по данным за 2012 год2), в ужасающих условиях труда, без выходных и права покидать территорию завода, они получают в среднем $150 в месяц. Зачем владельцам компании внедрять дорогие автоматы, требующие высокой квалификации работников, когда можно использовать дешевую армию РАБОВ?..

Полная автоматизация производства с технической точки зрения пока из области научной фантастики. Однако даже когда наступит тот миг и человека на производстве целиком смогут заменить роботы, есть один существенный нюанс, делающий подобную ситуацию неосуществимой в рамках существующего строя. Дело в том, что одной из язв современного капитализма является то, что темпы потребления катастрофически не дотягивают до темпов производства. Так называемое «потребительное общество» - не более, чем либеральный миф. Подкреплю эти слова небольшой статистической выкладкой3. Возьмем наиболее успешное и зажиточное государство - США. В США почти 50 млн. человек живут за чертой бедности (т. е. бедные в квадрате); около 23 млн. семей (55 млн. человек, 20% населения) имеют доходы от $100 до $250 тысяч в год и на них приходится около 40% совокупных доходов. Четверть населения (29 млн. семей) имеют доходы от $50 до $100 тысяч в год на семью или 22% от совокупного дохода американцев. Они живут в кредит, чтобы иметь возможность оплатить жилье, образование и медицинское обслуживание. На 33% населения приходится менее 10% совокупного дохода - это бедные в широкой трактовке, их ежемесячный доход не превышает $1100 на человека. И еще: 7% населения США являются бездомными, а 18% не имеет медицинской страховки. Вот вам и американский образ жизни!

Таким образом, активно потребляет лишь незначительная часть (1/5) населения США, в то время как основной массе, как говорится, не до жиру, быть бы живу. Понятно, что в менее успешных странах, чем США, ситуация обстоит гораздо хуже. Кроме того, в любой капиталистической державе есть безработные - резервная армия труда (в среднем она составляет около 10% от работоспособного населения), она необходима капиталу, так как снижает траты на рабочую силу, позволяет держать работников в узде при помощи страха перед увольнением. Что касается пособий, которые получают безработные (если получают), то на них сильно не разгуляешься. То есть, сам же капитал отсекает значительный пласт населения от активного потребления.

Сегодня проблема не в том, как организовать производство товара, а как этот товар сбыть. Чуть ли не главной опорой рыночной экономики стал маркетинг, на рекламу и «раскрутку» товара тратятся бешеные деньги, качество товара ничто, агрессивная реклама - это всё. Иными словами, предложение значительно превышает спрос, что наблюдается во всех развитых капстранах. Сотни тысяч автомобилей по всему миру гниют на стоянках непроданными, целые кварталы новеньких коттеджей зарастают травой и рушатся, потому что некому их покупать. А сколько ежегодно пропадает нереализованного товара, сколько уничтожается «чрезмерно» богатого урожая? Теперь представим, что будет, если производительность труда вырастет в два или три раза, ведь автомат, чтобы его эксплуатация была выгоднее, должен производить намного больше, чем живой работник. В этом случае рыночная экономика просто рухнет! Хлынет в магазины море товара, но покупать его будет некому, ведь автоматизация выкинет на улицу тысячи работников, расценки на рынке труда резко снизятся, следовательно, зарплаты упадут и способных потреблять в удовлетворительном для капиталистов количестве станет совсем уж немного. У капиталистов скопится гора непроданного товара, они потерпят убытки, предприятия начнут закрываться, на этом фоне обязательно обвалится какая-нибудь биржа и здравствуй новая «Великая депрессия».

Полная автоматизация производства для капитализма смерти подобна; то что раньше было главным козырем капитала, что позволило ему завоевать господство в экономике - рост производительности труда - теперь губит его. Уже сегодня уровень производственных мощностей таков, что КАЖДОМУ жителю Земли можно обеспечить нормальный уровень жизни, но, как писал Энгельс:

«Как привидение, стоит между рабочими и средствами производства и потребления необходимость превращения этих средств производства в капитал. Она одна препятствует соединению вещественных и личных двигателей производства; она одна мешает средствам производства превращаться в продукты, а рабочим жить и трудиться. Следовательно, с одной стороны, капиталистический способ производства сам обнаруживает свою неспособность к дальнейшему управлению производительными силами, с другой стороны - сами производительные силы с возрастающей силой стремятся к уничтожению этого противоречия, к освобождению себя от своих капиталистических свойств, к фактическому признанию их характера - характера общественных производительных сил»4.

Выход один: демонтаж рыночной экономики и переход к коммунизму. Если для современного капитализма рост производительности труда - как кость поперек горла, то для коммунизма - насущная необходимость, ибо цель капитализма - рост капитала, нажива, а коммунизма - (если слегка упростить формулировку абсолютного закона коммунизма) удовлетворение растущих потребностей населения. Полная автоматизация производства возможна лишь при коммунизме, ибо устранение утомительного, монотонного, нетворческого труда является важнейшим условием для построения коммунизма в высшей своей фазе.

Таким образом, мы разобрались, что исчезновение промышленного пролетариата - это миф, однако существует еще один расхожий миф, будто бы вымирает класс капиталистов, мол, его место занимает новый класс - класс менеджеров. Объясняется это тем, что капиталисты всё меньше участвуют в руководстве предприятиями (по официальным данным, только 1/4 весомого вклада в общее дело приходится на собственников), их вытесняют менеджеры. По-хорошему, данной теме следует посвятить отдельную статью, а пока скажу лишь, что идет ошибочное отождествление руководства с владением: можно руководить, но не владеть и владеть, но не руководить. Менеджер любого звена - это всё тот же наемный работник, имеющий не больше прав, чем рядовой сотрудник.

Суть классового общества - антагонизм, который заключается в том, что одна, меньшая, группа населения монопольно владеет средствами производства, а следовательно и продуктами труда, другая же группа, большая, их лишена, что порождает классовую борьбу. Именно эти крайне неудобные факты всячески старается заболтать и сокрыть либеральная социология.

На сайте «Академия» выложена статья одного политолога, господина К. О. Телина, - «Деноминация класса»5, в ней идет утверждение, что в современном мире классов больше нет. Я предлагаю читателю вместе ознакомиться с данной работой. Замечу, что интересна она не столько умозаключениями самого г. Телина, сколько тем, что представляет из себя типичную выкладку академической либеральной мысли.

Хочется заметить, что статья написана сложным языком, автор любит употреблять экзотические и тяжеловесные слова вроде: «эссенциальность», «конституирование», «комплементарность». Порой разобрать смысл некоторых предложений весьма проблематично, чего стоит, например, вот это предложение: «социологическая конструкция класса вновь наталкивается на мультиплицированные политические связи, более того, класс опять предстает в виде эссенциалистской ловушки, средство избежать которой - политика идентичности». Складывается устойчивое впечатление, что автор искусственно усложняет свой текст. Вызывает вопросы и название статьи: «Деноминация класса». Деноминация - изменение нарицательной стоимости денежных знаков после гиперинфляции с целью стабилизации валюты и упрощения расчётов; какая связь между денежными знаками и классами? Увы, г. Телин нам этого не поясняет.

Что ж, как сказал патологоанатом, перейдем к телу.

Начинает свою статью г. Телин следующим образом:

«Примечательно, что популярность классового подхода слабо связана с идеологическими предпочтениями исследователей и политиков: возникнув как понятие строго «левое», класс со временем превратился в подлинно общеупотребительный инструмент. Его с равной убежденностью в своей правоте применяют либералы и консерваторы, социалисты и патриоты, о классе с исключительной дотошностью писал Ллойд Уорнер, не ограниченный, в общем-то, в выборе терминов и категорий. Вероятно, именно с признания столь удивительного положения классовых конструкций и следует начинать их рассмотрение».

Обратите внимание, Телин пишет про столь УДИВИТЕЛЬНОЕ положение классовых конструкций, т. е. он выражает удивление и даже досаду тем, что тема классов остается более чем актуальной. Это то, о чем я писал в самом начале: для либеральной социологии вопрос о классах является очень неудобным и Телин, как представитель этой самой социологии, буквально таки вынужден писать свою статью о классах, ибо замолчать их не выходит.

В данном абзаце автор вводит читателей в заблуждение, заявляя о классах, как строго «левом» понятии. Не секрет, что понятие о социальных классах в умах обывателей ассоциируется с марксизмом, однако классовый подход в науке отнюдь не является марксистской инициативой, он является продуктом чисто либеральной мысли. Маркс, между прочим, писал:

«Мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки [здесь и далее подчеркнуто мною - Р.О.] задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты - экономическую анатомию классов»6.

До Маркса понятие «социальный класс» использовали классики политэкономии Адам Смит и Давид Рикардо: это либеральные экономисты, стоявшие у истоков возникновения капитализма, когда его пороки были еще малозаметны, и считавшие капитализм наиболее совершенной и разумной формой организации общества.

Классовая теория была необходима буржуазии в борьбе против аристократии: естественному, с точки зрения дворян, сословному делению буржуазные идеологи противопоставляли классовое деление, объявляя непримиримость борьбы классов. Однако, после того, как аристократия была свергнута и правящим классом стала буржуазия, теория классовой борьбы стала буржуазии неудобна (ведь лозунгом буржуазных революций была «свобода, равенство и братство», но оказалось, что ничего подобного в буржуазном обществе и близко нет), и теперь адепты либерализма всячески открещиваются от идей своих предшественников.

Далее г. Телин пишет:

«С позиций широкого спектра современных исследований в понятии класса соединены два аспекта, в чем-то противоположные и даже противоречащие друг другу. С одной стороны, имеются четко сформулированные теоретические основания для обозначения этим термином некоей группы или даже страты (различия здесь не очевидны, но критически важны) [заметьте, идет смешивание страты и класса - двух противоположных понятия - Р.О.]; с другой - класс представляет собой политически и (в некоторых случаях) оценочно нагруженное понятие, используемое в устоявшихся марксистских схемах господства и угнетения. В последнем случае класс выступает не столько как инструмент социологического анализа, сколько как политическая категория. Одно дело - вести разговор об отношениях собственности и участии в производстве общественного блага, другое - интерпретировать эти отношения под углом зрения постоянного поддержания политического и идеологического господства».

То есть, либеральный политолог прямо нам говорит: что существует четко сформулированная теоретическая основа (понятно, что речь идет о марксизме), но вся беда для г. Телина в том, что эта самая основа вскрывает корень социального угнетения, эксплуатации, а вот это, как раз, для него весьма скверно. Идеологическое господство ПРЯМО вытекает из отношения собственности и интерпретировать тут особо нечего: когда у маленькой кучки населения скапливается 40% (как, например, в США) всей собственности в стране, когда ЭКОНОМИЧЕСКОЕ господство этой самой кучки неоспоримо, до политического господства остается всего полшага.

«Марксистская линия в этом плане, бесспорно, последовательна, ибо утверждает базисный статус экономических явлений по отношению ко всем прочим» - делает реверанс в сторону марксизма Телин. - «К важнейшим причинам изменения привычного положения вещей принято относить усложнение материального производства, все большее разнообразие товаров и услуг и невозможность выделения в этом «богатстве народов» некогда реальных категорий «буржуазии», «пролетариата» и пр. Если это утверждение и верно, то лишь отчасти: даже самую разношерстную номенклатуру вполне можно рассматривать сквозь классовую призму, поскольку она базируется на изначальном содержании экономических процессов» - неплохо сказано.

Впрочем, вскоре он забудет об этих собственных словах, а под конец статьи и вовсе отречется от них.

Интересно то, что написав статью о классах, Телин нигде не дает четкого определения классов. И если первоначально он готов признать, что корень классового деления лежит в экономике, в «отношениях собственности и участии в производстве общественного блага», то дальше он ударяется в психологизм:

«Становление класса, в их глазах [Эрнеста Лакло и Шанталя Муфф - Р.О.], de facto представляет собой перформативное действие - чтобы явиться на свет, классу как таковому нужно произнести: «Я существую». С точки зрения Лакло и Муфф, классовая идентичность есть прямой результат политического жеста и дискурсивного конструирования, а не только и не столько экономической реальности. Отчасти это примиряет два упомянутых выше аспекта классовой модели».

Если постараться и из этого словесного нагромождения выжать суть позиции Телина, то она такова: на самом деле экономическое место субъекта не имеет значения, главное к какому классу субъект сам себя относит и если он считает себя пролетарием - он пролетарий, если буржуа - то он буржуа. Перед нами образец пошлейшего солипсизма! Человек может мнить себя кем угодно, хоть Наполеоном, да только это не отменяет его объективного места в системе общественного производства.

Тем не менее, г. Телин старательно разжевывает эту мысль, но нас это не интересует, нам интереснее следующее:

«Единственное рациональное зерно, содержащееся в гипотезе об экономической невозможности классового разделения, состоит в том, что распространение частной собственности действительно усложнило выявление внутри экономики диспозиции тех, кто не владеет хоть какими-то средствами производства».

Вот как, товарищи читатели, оказывается тех, кто НЕ владеет средствами производства днем с огнем не сыщешь! Конечно, у какого россиянина нет своего маленького заводика в квартирке или на даче! А если серьезно, то эти сказочки про «распространение частной собственности» побивает суровая статистика. По официальным данным за 2012 год 20% россиян питались ХУЖЕ, чем заключенные ГУЛАГа7, наверное, если бы эти люди владели хоть какими-то средствами производства, они питались бы несколько лучше, не так ли? Ладно, Российская Федерация дикая страна, но и в зажиточных США 14% населения живут за чертой бедности, т. е. практически бродяжничают. Кроме того, по данным Всемирного банка, около миллиарда людей в мире являются экстремально бедными (т. е. живущими за 1,9 доллара и то менее в день, по паритету покупательной способности валют). Неужели г. Телину трудно разглядеть миллионы совершенно обездоленных людей, или, быть может, у него проблемы со зрением?..

Собственно, подобные сказочки, которыми потчует нас Телин, были в ходу еще в 30-хх годах прошлого века в США. Тогда случился акционерный бум: всюду, как грибы после дождя, стали возникать всевозможные акционерные общества, было объявлено, что, мол, теперь каждый сможет стать владельцем средств производства, купив акции какого-нибудь предприятия. У капиталистов было принято печатать мелкие акции и распространять среди своих рабочих и служащих; данное явление было объявлено «народным капитализмом». Впрочем, как позже выяснилось, рабочий с пакетом мелких акций ничем принципиально не отличался от рабочего без оных. Любым акционерным обществом руководит один капиталист или узкая группа капиталистов, владеющих контрольным пакетом акций:

«Опыт показывает, что достаточно владеть 40% акций, чтобы распоряжаться делами акционерного общества, ибо известная часть раздробленных, мелких акционеров не имеет на практике никакой возможности принимать участие в общих собраниях и т.д.»8.

Поэтому все эти разговоры о некоем распространении частной собственности не более, чем пускание пыли в глаза.

Дальше Телин делает следующее заявление: «Если раньше статус пролетариата подкреплялся многими внеэкономическими параметрами (отсутствие доступа к правам и свободам, свободного времени etc.), то сегодня иной «человек труда» в данном отношении неотличим от среднестатистического «буржуа», и обнаружить пролетариат в его исконном виде (haben nichts in ihr zu verlieren als ihre Ketten9) не так-то просто».

Вновь Телин пытается увести нас в ложном направлении. Статус пролетариата, как и любого иного класса, определяется сугубо и исключительно его экономическим положением. Угнетение пролетариата заключается отнюдь не в отсутствии буржуазных свобод (в самом деле, какой толк пролетариату, допустим, от свободы слова, если все СМИ принадлежат буржуазии), а в том, что он лишен средств производства; кроме того, он лишен прав на продукт собственного труда - это есть отчуждение труда, один из пороков частной собственности. Как писал Маркс:

«В чем заключается отчуждение труда? Во-первых, в том, что труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим к его сущности; в том, что он в своём труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. <...> У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это - принудительный труд. <...> Отчуждённость труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы. Внешний труд, труд, в процессе которого человек себя отчуждает, есть принесение себя в жертву, самоистязание. И, наконец, внешний характер труда проявляется для рабочего в том, что этот труд принадлежит не ему, а другому, и сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому»10.

Когда Маркс говорил о том, что пролетариям нечего терять, кроме своих цепей, он имел в виду не отсутствие «свобод», а, в первую голову, нищету пролетариата, его материальную обездоленность. Скажем, крестьянину было что терять: свой клочок земли, свое хозяйство, это обстоятельство не позволяло крестьянству быть последовательно революционным. Между делом, хочу заметить, что я отнюдь не выражаю ту вульгарную мысль, будто на революцию способны лишь те, кто «гол как сокол». История знает немало примеров, когда протестная ситуация вспыхивала во вполне обеспеченных слоях пролетариата, вспомним хотя бы Майские события во Франции 1968 года. Если бы на тот момент во Франции сформировалась коммунистическая партия большевистского типа разве эти протесты не могли бы перерасти в революцию?

Телину следовало бы знать, что никакое ущемление прав не способно бросить массы на баррикады, во всяком случае, в истории подобные случаи едва ли можно обнаружить. Возьмем для примера буржуазию, воевавшую против господства дворянства:

«Торговля в крупном масштабе, следовательно в особенности международная, а тем более - мировая торговля, требует свободных, не стесненных в своих движениях товаровладельцев, которые как таковые равноправны и ведут между собой обмен на основе одинакового для них всех права, - одинакового по крайней мере в каждом данном месте. Однако там, где экономические отношения требовали [здесь и далее подчеркнуто мною - Р.О.] свободы и равноправия, политический строй противопоставлял им на каждом шагу цеховые путы и особые привилегии»11.

То есть, сперва возникают экономические отношения и лишь потом - политическое требование отмены сословных привилегий. То, что любые политические требования и, в том числе, требования свободы произрастают из сугубо экономических, так сказать, меркантильных основ, доказывает и тот факт, что «американская конституция, которая первая выступила с признанием прав человека, в то же самое время санкционирует существующее в Америке рабство цветных рас; классовые привилегии были заклеймены, расовые привилегии - освящены»! Политика есть концентрированное выражение экономики, следовательно, любое политическое решение продиктовано исключительно экономическими обстоятельствами.

Пытаясь утянуть классовую теорию в психологическое болото, Телин пишет:

«Куда более важным и знаковым для политического измерения класса является то интеллектуальное, культурное и даже потребительское разъединение, которое превращает любую прежнюю схему в бесконечно сложное пространство, описанное Бурдьё в рамках теории капиталов. Глобализация, массовое производство и распространение по планете частного капитала, увязанного в систему оффшорных и трансакционных сетей, формируют среду «глобального разъединения», когда прежние поведенческие модели, культурные связи и идентичности переживают тяжелый период эрозии...».

Почему это, интересно, глобализация, массовое производство и распространение по планете частного капитала формирует некую среду «глобального разъединения»? Что за разъединение такое? Неизвестно. Между тем, глобализация, напротив, есть процесс всемирного объединения (разумеется, на частно-капиталистических основах), превращения всего земного шара в единую фабрику. Собственного говоря, «глобализм» - это, по сути, тот же самый империализм, который описывал Ленин. Империализм есть высшая стадия капитализма, когда львиная доля капитала и, следовательно, власти концентрируется в руках монополий; если при капитализме на стадии свободной конкуренции был типичен вывоз товаров, то при империализме становится типичен вывоз капитала: образуются транснациональные монополии. Монополисты подчиняют (сперва экономически, а затем политически, или военным путем) другие, слаборазвитые страны, образуя капиталистические колонии. После того, как мир поделен между империалистами, образуется всемирная система разделения труда. Каждой стране в этой системе отводится своя определенная роль. Именно этим, кстати, следует объяснять тот факт, что такие микроскопические страны, как Люксембург, Швейцария и Сингапур живут весьма зажиточно и острые формы нищеты в них практически отсутствуют - эти страны заняли особую нишу в системе мирового распределения труда; по сути, это страны-банки, через которые проходят мировые финансовые потоки.

«...И хотя в результате распада ранее существовавших ролей может появиться некая гомогенная масса «трудящихся»» - продолжает свои измышления г. Телин. - «из этой возникшей по итогам дезинтеграции и сумятицы массы не образуется «класс-для-себя», ибо такие «трудящиеся» ощущают отсутствие коллективной идентичности».

Опять же, о каком распаде ролей идет речь, учитывая, что до этого автор утверждал, что: «даже самую разношерстную номенклатуру вполне можно рассматривать сквозь классовую призму»? Непонятно. Аргументировать или хотя бы пояснять свои мысли явно не в манере либерального политолога.

Итак, ни разу не дав строгое определение классам, Телин, тем не менее, выдвигает тезис, что для наличия класса необходимо два условия: первое, это его самосознание: «класс, de facto нуждается в групповом самосознании или хотя бы чувстве сопричастности некоей общности»; второе, это сплоченность класса, отсутствие внутриклассовой борьбы. И первое и второе условие г. Телин «конечно же» не находит и на этом основании объявляет, что классы «деноминировали», или по-человечески говоря, растворились. Всё, нет больше классового общества! Рассосалось, причем само собой!

Что ж, начнем с первого пункта. Телин всё перевернул с ног на голову, объявив факт отсутствия классового сознания, как невозможность существования самого класса! Психология класса не всегда лежит на поверхности и не каждый день отчетливо себя проявляет. Люди не муравьи или пчелы, чтобы образовывать коллективный разум, голова каждого индивида, особенно не отягощающего себя знаниями, забита всевозможными заблуждениями, в том числе и массовыми. Иными словами редко бывает так, когда восприятие рядового человека адекватно отображает объективную реальность социального бытия. Стоит ли удивляться в этом случае тому, что пролетариат в массе своей не осознает себя, как класс, не осознает своих классовых интересов, является классом «в себе». Происходит так потому что, во-первых, пролетариям, в большинстве своем, некогда размышлять на сложные темы: они всё свое время тратят на работу и восстановление сил после работы (кроме того идет целенаправленное оглупление пролетариев через систему образования, массовую культуру, религию и т. п.); во-вторых, как говорил Маркс, мировоззрение правящего класса есть господствующее в обществе: буржуазия насаждает через интеллигенцию, профессуру, СМИ свое мировоззрение, свои ценности и, поскольку человек стадное животное, это приносит свой закономерный результат. Впрочем, бывает и так, что господствующий класс не осознает своих интересов: так было при диктатуре пролетариата в послесталинском СССР и Восточной Европе.

Таким образом нужда в «групповом самосознании или хотя бы чувстве сопричастности некоей общности» является не более, чем досужими разглагольствованиями Телина.

Переходим ко второму пункту.

«В концепции Карла Маркса и Фридриха Энгельса класс фактически представляет собой политическую партию, в случае пролетариата начинающуюся с коалиций, создаваемых рабочими для защиты своих прав, а в случае буржуа подкрепляемую «подчинением всего общества условиям, обеспечивающим их способ присвоения». Однако в современном обществе равно затруднено и то, и другое. Так, профсоюзная деятельность нередко сталкивается с нормативными ограничениями и подчас приобретает чисто номинальный характер, что вызвано целым рядом причин - от торга рабочих за сугубо индивидуальные улучшения или косметическое изменение производственного процесса до корпоративной природы современных профсоюзов. Поведение же правящей прослойки попросту не укладывается в логику «подчинения всего общества» - этому мешают как a priori меньшие аппетиты групп давления, так и принципиально конкурентные отношения между ними, препятствующие объединению в гомогенный класс».

Автор, как видно, не в курсе, что шкурничество в рядах пролетариев и грызня между буржуями ни в XXI веке возникли: всё это повсеместно процветало и в XX, и в XIX веках!

Внутриклассовая борьба, точно так же, как и классовая, является совершенно естественным и неизбежным явлением капитализма и частной собственности. Взять например буржуазию: капиталист капиталисту конкурент, т. е. лютый враг, которого необходимо как можно скорее устранить и в этом деле любые средства хороши. Однако капиталисты всё же способны более-менее мирно сосуществовать, когда существует финансово-родственная связь между ними, т. е., когда капиталисты входят в единый «клан». В чем заключается причина стабильности политической системы в РФ? В том, что у власти стабильно находится один олигархический «клан» и нет второго, равного по силе «клана». Примерно та же картина обстоит в Европейских странах, в частности: Англии и Германии.

В США всё несколько сложнее. Там два равных по силе олигархических «клана» («партия слона» и «партия осла»), которые постоянно борются между собой. Внешнюю привлекательность и успешность американской демократии, полагаю, следует связывать с тем, что США весьма децентрализованное государство, по сути, каждый Штат - это отдельное государство со своим правительством и своими законами; влияние Вашингтона крайне ограничено, поэтому вопрос, какой «клан» будет контролировать Белый Дом не столь болезненный; понятно, что контроль над центром государства дает определенные преимущества, но не столь крупные, чтобы из-за этого устраивать серьезную драку.

А вот посмотрим на Украину. Там с момента т. н. «независимости» образовалось, как минимум, три могущественных «клана», которые постоянно мерились силами, да ни один из них никак не мог взять верх; усугублялась ситуация тем, что часть олигархов ориентировалась на Западный рынок, а другая часть - на Восточный. Собственно, именно эта грызня постоянно приводила к госпереворотам (не без помощи заинтересованных внешних сил) и прочим занятным политическим эксцессам, и в конце концов вылилась в гражданскую войну.

Вообще, частная собственность атомизирует, т. е. раздробляет общество, а капитализм доводит эту раздробленность до точки кипения. Всё капиталистическое бытие пронизано взаимной непримиримой борьбой: внутриклассовой, внутрисемейной, межрасовой, межнациональной и т. д.

Иными словами, смешно требовать некую сплоченность или коллективную идентичность от общества, в котором человек человеку волк и любой союз, объединение и кооперация носит, в большинстве своем, вынужденный и временный характер. Тем не менее, автор требует, чтобы класс действовал сплоченно, как партия, как древнегреческая фаланга, однако чтобы подобное могло возникнуть, необходим вождь, способный повести за собою класс. У пролетариата таким вождем был Ленин, а затем Сталин; у капиталистов вождем был, например, Черчилль. Отсутствие крепкой партии и вождя у класса ослабляет последовательность политики класса, делает его борьбу распылённой в пространстве и времени, однако это ничуть не приводит к отмиранию, или «деноминации» на языке Телина, классового деления в обществе.

Вообще, Телин поражает наивностью своих рассуждений: это же в какой башне из слоновой кости нужно запереться, чтобы не замечать господства олигархии (т. е. наиболее крупных капиталистов), ее умения (невзирая на внутренние конфликты) отстаивать свои интересы в стране и на международной арене. Телин недоуменно вопрошает: «как же богатейшей прослойке удалось достичь столь выдающихся результатов при отсутствии классового самосознания?», а кто сказал, что оно отсутствует? Ведь капиталистов объединяет не только тот факт, что они владельцы средств производства, но и то, что у них есть общие интересы, например: сохранение института частной собственности. И хотя бы это уже заставляет их на время забывать о распрях и действовать вместе, осознавая свои общие классовые интересы. Телин, как видно, убежден, что у капиталистов всё должно быть, как в басне «Лебедь, рак и щука». А вот возьмем войну в Сирии. У российских империалистов есть свои экономические интересы в Сирии, они заинтересованы в том, чтобы режим Асада уцелел, поэтому они действуют достаточно слажено: посылают десант и авиацию на войну в Сирии, выжимают из населения средства для этой самой войны.

Как мы разобрались и первое и второе условия якобы необходимые для наличия класса, оказались профанацией. Перейдем, наконец, к разбору телинского тезиса о политическом господстве и роли государства. Уже в конце своей статьи либеральный политолог изволил вспомнить о такой существенной детали, как государство:

«Конечно, дополнительную опору «бизнес-классу» может составить государство, о потенциальной роли которого также упоминалось. Однако многочисленные неолиберальные реформы государственного управления, по своему замыслу призванные поддержать именно бизнес, в итоге сводят на нет и эту возможность: государство теряет не столько монополию на принуждение (силовое и экономическое), сколько свою прежнюю роль хранителя идентичности», а также: «Даже вступая в корпоративный сговор с представителями «буржуазного класса», государство способно гарантировать положение лишь конкретных игроков, а не социальной группы в целом».

Аргументации ноль: вот не может государство гарантировать господства класса и всё тут. Государство у политолога понижено до актора, т. е. всего лишь одного из бесчисленных субъектов политики, разумеется, абстрактной политики, неклассовой. Наиболее исчерпывающе сущность государства изложена в работе Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Приведу одну наиболее концентрированную по содержанию цитату:

«...Недоставало еще только одного: учреждения, которое не только ограждало бы вновь приобретенные богатства отдельных лиц от коммунистических традиций родового строя, которое не только сделало бы прежде столь мало ценившуюся частную собственность священной и это освящение объявило бы высшей целью всякого человеческого общества, но и приложило бы печать всеобщего общественного признания к развивающимся одна за другой новым формам приобретения собственности, а значит и к непрерывно ускоряющемуся накоплению богатств; недоставало учреждения, которое увековечило бы не только начинающееся разделение общества на классы, но и право имущего класса на эксплуатацию неимущего и господство первого над последним. И такое учреждение появилось. Было изобретено государство».

Из этого следует, что государство есть порождение классового антагонизма; наличие государства доказывает существование неразрешимых классовых противоречий, разъедающих общество, как ржа железо. Государство следит за тем, чтобы классы не истребили друг друга в классовой борьбе, но вместе с тем государство само активно участвует в классовой борьбе, ибо оно отнюдь не является чем-то внеклассовым:

«У мещанских и филистерских профессоров и публицистов выходит, - сплошь и рядом при благожелательных ссылках на Маркса! - что государство как раз примиряет классы. По Марксу, государство есть орган классового господства [здесь и далее подчеркнуто мною - Р.О.], орган угнетения одного класса другим, есть создание «порядка», который узаконяет и упрочивает это угнетение, умеряя столкновение классов. <...> Государство есть орган господства определенного класса, который не может быть примирен со своим антиподом (с противоположным ему классом), этого мелкобуржуазная демократия никогда не в состоянии понять»12.

Централизованный аппарат насилия - в этом сущность всякого государства, в насилии господствующего класса по отношению к подчиненному. Цель государства - навеки закрепить господство того или иного класса; в Основном законе любого буржуазного государства записано о священности и неприкосновенности частной собственности, т. е. монопольного владения всеми богатствами общества жалкой кучкой частных лиц; это делает буржуазное государство буржуазным, но не только это. Сплошь и рядом бывает так, что президенты, премьер-министры, чиновники, депутаты - словом, верхушка государства, это представили крупного бизнеса, капиталисты; кроме того, в современном мире монополии намертво срослись с государством, что порой не разобрать, где частный капитал, а где государственный. Современное развитие капитализма таково, что капиталисты уже не способны хозяйничать без помощи государства, поэтому они всё больше вовлекают его в свои дела; государство стало играть роль эдакого регулятора: когда начинается очередной виток кризиса рыночной экономики именно государство спасает капиталистов, раздавая деньги разным финансовым структурам. Так что все эти рассуждения на тему «если капиталистическое государство хочет успешно действовать именно как классовое государство, защищая долгосрочные интересы буржуазии, то оно должно сохранять какую-то степень автономии от правящего класса» пусть Телин оставит детсадовцам, которые даже в настольную «Монополию» не играли.

Будучи абсолютно уверенным, что своими «железными аргументами» разгромил марксистов, либеральный политолог в самом конце делает просто чудесное заявление:

«В сложившейся ситуации марксисты и другие левые, придерживающиеся классовых позиций, оказываются элементом той самой системы, с которой столь истово борются, ведь выделение в «неоднородной массе» классового интереса невольно сужает угол зрения соответствующего игрока или даже превращает его в раба теоретических конструкций».

То есть, нам говорят, что используя марксистский (т. е. научный) подход, мы «сужаем угол зрения», «превращаемся в рабов теоретических конструкций» - короче, к людям надо быть помягче, а на проблему смотреть ширше! Зачем ограничивать себя Марксом, когда есть Бурдьё, Лакло, Муфф и еще много других деятелей на любой вкус и выбор, ведь мир так разнообразен и нельзя загонять его в единые рамки! Но на самом деле истина едина, из двух взаимоисключающих тезисов верным может быть лишь один и никакого плюрализма мнений здесь быть не может.

Всю суть телинской статьи можно выразить одной фразой: классовая теория Маркса устарела, потому что она устарела (ибо аргументацией автор себя не утруждает, зато обильно сыплет цитатами разных деятелей, пытаясь их мнение - опять же ничем не аргументированное - выдать за некую истину), никаких классов больше нет, теперь рулят некие «элиты». Меня всегда забавляла эта любовь политологов к слову «элита». Элитными могут быть коровы, элитным может быть зерно, но что такое элита в обществе? Элитный - значит лучший, возникает вопрос: лучший в чем? Наша «элита» лучшая разве что в «освоении» бюджета!

Вообще, Телин сделал всё от себя зависящее, чтобы заболтать тему классов. Нищету своих рассуждений он пытается обильно припудрить заковыристыми словами и хитрыми оборотами, типа: «эссенциалистская ловушка» (попробуй только выговори!). Собственно, непосредственно о марксизме Телин практически не говорил и вспомнил о нем всего пару раз, но и в тех крошечных фрагментах всё перевернул с ног на голову и приписал марксизму того, чего в нем сроду не было. Статью Телина можно считать образчиком вульгарной социологии: путаность и туманность мыслей, обилие маловразумительных терминов, солипсизм (т. е. махровый идеализм) и, конечно же, т. н. «комбинированная методология», она же старая добрая эклектика.

Подводя итог, можно сказать, что классовая теория Маркса ничуть не устарела, она по-прежнему актуальна, сколько бы не старалась доказать обратное вульгарная социология. Мы живем в классовом обществе, в котором кипит жестокая и непримиримая классовая борьба; единственным выходом из классовой борьбы есть уничтожение классов, что, в свою очередь, можно осуществить лишь путем отмены института частной собственности и постепенного изживания товарно-денежных отношений и сопутствующих им социальных уродств.

Написать
автору письмо

Ещё статьи
этого автора

Ещё статьи
на эту тему

Поделиться в соцсетях