К вопросу о теории насилия
Те, кто в СССР хорошо изучал предмет «политэкономия», помнят, что в ней рассматривались общественные отношения между людьми по поводу собственности, по поводу производства, распределения обмена и потребления материальных и финансовых средств. Но отношения насилия между людьми изучали в курсах истории, «истмата», «научного коммунизма», т.е. насилие представлялось чем-то надстроечным, а не экономическим. Сегодня, когда уже 9-й год идёт гражданская война на Украине и все развитые страны стараются тушить её поставками бензина и пороха, актуальность анализа экономической природы теории и практики насилия, не вызывает сомнений.
Предисловие
Большинству рождённых в СССР в 1990 году, как показали опросы, уже ни о чём не говорят фамилии Абалкин, Аганбегян, Бунич, Попов, Шмелёв, Пияшева, Заславская… а ведь в середине 80-х, в годы разгула «гласности и перестройки», их называли «видными советскими экономистами». Они выпускали учебники, систематически выступали в СМИ и писали фрагменты речи генсекам. Рекомендации подобных лиц закладывались в основу экономических планов в последние 15 лет истории СССР, сопровождавшихся регулярным ростом… диспропорций. И чем печальнее были итоги внедрения принципов хозрасчёта в экономику, тем всё более настойчиво звучали из уст «экспертов» призывы дать ещё большую свободу хозрасчёту.
Т.е. сформировался порочный круг, когда члены КПСС, академики и доктора наук, всё активнее участвовали в разработке планов партии, а после завершения пятилетки они же, с видом интуристов, сообщали населению СССР, что развитие идёт всё медленнее, и обвиняли в этом социализм, а не свои предложения. Особенно заметен был Абалкин, который с трибуны форумов экономистов и съездов партии сообщал, что положение в экономике СССР ухудшается, существующий хозяйственный механизм себя не оправдывает, а в кулуарах, потупив взор, но не без гордости, сообщал, что и экономическую часть доклада Брежнева на съезде КПСС об итогах и планах развития экономики СССР, и программу «500 дней» для Горбачева, об уничтожении экономики СССР, писал он, Абалкин.
Таким образом, разработку путей и средств построения коммунизма делали академические и отраслевые институты, «корифеи» экономических наук, а козлами отпущения за ухудшение дел назначали социализм, Ленина, Сталина и старика Брежнева. По крайней мере, Ельцин, в «своей» брошюре «Исповедь на заданную тему», описывая сцену, как он подсовывал Брежневу документ, видя, что генсек уже соображает плохо [как и сам спившийся Ельцин в 1998 году], делано возмущался, что негодяи пользовались старостью Брежнева и подсовывали ему вредоносные предложения.
Когда же Горбачев, объявил о продолжении линии Андропова на коренную перестройку экономики СССР практически все академики и доктора экономических наук СССР занялись… теоретическим харакири.
Будучи дипломированными учёными, советские экономисты развернули широкую информационную войну против… своих же статей о развитом социализм и принципах научного управления страной. Это сумасшествие длилось пять последних лет истории СССР, когда, со всех экономических трибун, со страниц газет и журналов, с экранов ТВ доктора наук воспевали «невидимую руку рынка», а свою личную тупость выдавали за принципиальную неосуществимость научного централизованного планирования, призывая всех перейти на рельсы рыночной экономики, которая отрегулирует ВСЁ САМА.
После 1991 года, академикам отводилась необременительная роль предсказателей даты наступления очередного экономического кризиса, ради получения нобелевских премий теми, чей прогноз даты начала кризиса окажется самым точным.
Единственным доводом, который закладывали академики в обоснование причин отказа от соединения науки со строительством коммунизма, было утверждение, что только рынок способен покончить с дефицитом всего и вся. Но никто не объяснял, что дефицит исчезнет, прежде всего, потому, что рыночные цены на всё и вся за короткий срок вырастут в сотни раз.
Окончательный переход к рынку состоялся в августе 1991 года. Обольщенные обещаниями Гайдара, обыватели, даже расставшись с миллиардами обесцененных рублей на их счетах в сберкассах, уже живя в условиях гиперинфляции, роста безработицы, все еще надеялись на невидимую руку рынка, которая им всё устроит.
Только тогда, когда сокращение населения РФ по миллиону в год стало фактом, Чубайс, Немцов, Гайдар, как всегда, не покраснев, признались, что главной целью насаждения рынка, приватизации через ваучеризацию и было уничтожение советской экономики, не считаясь с вымиранием населения СССР, ради облегчения жизни монополиям США.
К сожалению, даже те, кто в годы горбаёвины выступал против перехода на рыночную экономику, т.е. Андреева, Хабарова, Тюлькин, Анпилов, Якушев, Страдымов, М.Попов, описывая в своих редких «самиздатовских» публикациях недостатки теории и практики рыночной экономики, не смогли адекватно описать те трагедии, которые развернуться на территории бывшего СССР, в мировой политике после перехода большинства стран социализма на рыночные рельсы. Перечисленным авторам не хватило знаний марксизма-ленинизма, чтобы точно проинформировать людей о ГЛАВНЫХ последствиях этого перехода во всей его библейской кровожадности.
Эту близорукость можно объяснить тем, что среди советских экономистов к 1991 году, уже не было людей, познавших диалектику на уровне Ленина, а потому, способных освоить должным образом первые 23 главы первого тома «Капитала» Маркса. Простая, случайная форма стоимости, сущность денег, прибавочной стоимости, стоили им затрат стольких нервов, что, дойдя до 24 главы, они посчитали последние 62 страницы сочинения Маркса лёгкой беллетристикой, а не ГЛАВНЫМИ ВЫВОДАМИ, не ЗАКЛЮЧЕНИЕМ Маркса о сути рыночной экономики. Не исключено, что материал 24 и 25 глав, Маркс расположил в конце первого тома, понимая, что у цензоров и жандармов не хватит терпения дочитать его труд до конца. Но, оказалось, что умственной простоты и лености было не занимать и советским академикам.
Что же «не знал да забыл», что утаил от народных масс Андропов, когда начал перевод советской централизованной плановой экономики на полный хозрасчёт и самофинансирование? Что не понимал или утаил от трудящихся Лигачев, когда стал насаждать в стране кооперативы отношения? Что скрыли от рабочего класса Горбачев и видные советские экономисты, убеждавшие обывателей в невинности рыночной экономики?
В своей пропаганде рыночной благодати они ни разу не заявили, что, по мере развития рыночных отношений, на территориях бывших социалистических стран будет нарастать НАСИЛИЕ всех видов и масштабов, начиная с иностранной интервенции, развала республик, киднепинга, рэкета, бандитизма, заказных убийств, гражданских и религиозных войн, межнациональной резни, терроризма и до мировой войны.
При живом СССР, отсиденты «мемуарили» на западных «голосах», как, в дни их политических голодовок, «звери-гебешники», насильно кормили их с помощью питательной клизмы через зад. Даже у самых бессовестных отсидентов, у Солженицына и Лихачева, у Волкова и Новодворской, фантазировавших на темы «ужосов из склепов» КГБ, не хватило наглости, чтобы, описывая допросы, приписать «гебешникам» пытки включенным паяльником в анусе, т.е. пытки, которые после победы демократии в 1991 году над ГКЧП, противники коммунизма из ОПГ стали применять на всей территории бывшего СССР, ко всем богатеньким Буратино, не сразу отдававшим золотые монетки, полученные воровским путём.
И, до сих пор, большинство тех, кто называют себя коммунистами, не понимают и в своих публикациях не отражают адекватно то, что частная собственность и рынок НЕ СУЩЕСТВУЮТ БЕЗ НАСИЛИЯ. Насилие - есть одна из неизбежных форм производственных отношений ВСЕХ формаций, основанных на частной собственности. Чем интенсивнее рыночные отношения, тем выше концентрация частной собственности, тем интенсивнее конкуренция, а потому множатся торговые, а затем, и мировые войны.
Маркс и Энгельс, в отличие от Дюринга, в вопросах понимания сущности насилия и его роли в системе экономических отношений, доказали, что, сначала, появляется трудовая частная собственность, а потом, неизбежное насилие, т.е. сначала амбар с зерном, кошелёк с золотым песком, потом, производство замков и оружия, затем, неизбежное ОГРАБЛЕНИЕ соседа-конкурента, ибо произведённые ценности можно не только продать и купить, но и отнять, сознательно достигнув превосходства в производстве всего необходимого для ограбления.
Антимарксисты, или впрягают насилие впереди частной собственности, или голословно отрицают органическое тождество отношений частной собственности и отношений насилия, пытаясь представить войну как продукт безнравственности отдельных лиц, пробравшихся во власть, а не как целенаправленную кадровую политику буржуазии по поиску драчливых и харизматичных «козлов отпущения».
Все партии с коммунистическими названиями, на протяжении последних восьми лет многократно отметились вокруг темы украинско-российского конфликта, но меньше всего оплеух досталось… капитализму. Разбор шел по линии: кто виноват персонально: Горбачев, Ельцин, Ющенко, Янукович, Порошенко, Зеленский или Путин? Рассматривались различные варианты завершения конфликта, не рассматривался лишь вариант исключения войн из общественного бытия, т.е. у многих из анализа выпала частная собственность как ОБЩАЯ причина возникновения ВСЕХ войн в истории человечества.
В ЖЖ систематически публикуется некто, под «ником» аfаnаrizm. Одна из его объёмных скрупулёзных работ с архивными данными посвящена систематизации сведений о террористических актах, совершенных в СССР за период с 1953 по 1989 год.
В заключительной фразе своего исследования аfаnаrizm пишет: «В 1988 году, в Сибири, я сам, дважды участвовал в освобождении заложников. Ознакомился тогда со статистикой - ужаснулся! Прежде, в СССР, подобные теракты совершались 3-5 раз в год. Для такой страны - ничто. И вдруг, за 9 месяцев 1988 года их - 36!». Но именно на 1988 год приходится начало оголтелой компании антикоммунизма в СМИ, начатой А.Яковлевым. Чему же здесь удивляться? Чем меньше в сознании людей коммунизма, тем большая их часть вступает между собой в товарно-денежные отношения, тем звероподобней их политические отношения. Нарастание власти чистогана объективно ведёт к отмиранию романтики, поэтики, родственных чувств, гуманизма в отношениях между людьми. Жадность, лживость, подлость, агрессивность нарастают в каждом индивиде, пропорционально темпам накопления частной собственности в его руках.
У большинства современных экспертов и обозревателей, слишком короткая память. Как только возникает очередная «горячая» кровоточащая точка, забывается прежняя и то, что ВЕСЬ постбрежневский период - есть время НЕПРЕРЫВНО нарастающего внедрения товарно-денежных отношений в экономику СССР. Поэтому, после 1988 года, уже не одиночные террористические акты, в основном, бессмысленные, возникшие на психиатрической, меркантильной или сексуальной почве, с использованием самодельных бризантных и огнестрельных средств, а массовая резня в Сумгаите, Оше, Баку, Душанбе, Карабахе, Сухуми, Молдове становится правилом политических отношений. Интересы нефтяных магнатов разожгли первую и вторую «чеченские» войны в РФ, стрельбу из танковых пушек в центре Москвы. Такова утренняя заря первоначального накопления капитала на территории СССР.
После развала СССР, все 30 лет идут войны в Закавказье, в Таджикистане. Ещё не раз будут вспоминать теракты в «Норд-Ост», в московском метро, гибель сотен детей в Беслане, Цхинвале. Уже 8 лет идут бои на границе Украины и РФ. Российским миротворцам приходится метаться между Сербией, Сирией, Азербайджаном, Арменией, Белоруссией, Казахстаном…
Уже все политики Западных стран только и делают, что обсуждают вопросы наращивания торговой войны с РФ, КНР и возможной ракетно-ядерной войны с ними.
Поэтому, в данной статье будет предпринята очередная попытка рассмотреть наиболее общие положения теоретического наследия классиков марксизма-ленинизма по вопросу природы насилия и войн, их места в системе экономических рыночных отношений.
Главное из искусств эпохи частной собственности
Сущность культуры эксплуататорских формаций, хорошо просматривается на примере места теории насилия в надстройке, начиная с рабовладельческих времён.
Теория насилия эксплуататорских формаций является одной из немногих отраслей знаний, эволюция которых не омрачалась кострами инквизиции, нацизма и маккартизма, на огне которых уничтожались не только печатные творения человеческого разума, но и их авторы, памятники культуры, устная речь побежденных народов, их письменность, фольклор. В результате мы имеем значительное распространение латиницы и безграмотности в бывших колониальных странах Запада, а во многих странах Африки, Азии и Америки полное забвение языков предков.
Разумеется, унификация глобальной вербальной системы могла расширить возможности взаимообогащения знаниями, если бы это не являлось частью имперских стратегий, инструментом усиления эксплуатации народов, чтобы команды колонизаторов, без «толмачей», доходили до сознания рабов, чтобы их словарь не выходил за рамки рабских функций.
В биологических средах, пищевая цепочка построена на основе иерархии силы: сильный пожирает слабого. Выделившись из биоты, но, в силу медленного роста роли интеллекта, люди, по инерции, тысячелетиями продолжали уповать на физическую, мускульную силу в решении проблем выживания.
Если исходить из археологических фактов, то содержание росписей египетских гробниц, петроглифов империй майя и ацтеков, барельефы триумфальных арок, терракотовая армия Шихуанди, не оставляют места для сомнения, что, вплоть до Маркса и Энгельса, насилие, особенно организованное, военное, оценивалось большинством теоретиков и практиков как исходный пункт приобретения богатств и порабощения народов. Даже победа производства пороха над производством рыцарских лат, не сразу навела теоретиков на мысль, что вооруженные силы, как и прибавочный продукт, должны производиться, воспроизводиться, а побеждает тот, у кого производительные силы и производственные отношения имеют преимущества над производительными силами и отношениями противника.
Элита рабовладельческого общества не задумывалась над тем, из каких объективных предпосылок оно образовалось, как оно будет развиваться и какие породит последствия. Даже Аристотель, создавая диалектику, не распространял её на общество, а воспринимал рабство, как систему, абсолютно адекватную, якобы, природному неравенству людей.
До возникновения рабства, мужики просто ходили на охоту за олениной, и медвежатиной, а иногда, и заблудшими «эмигрантами». Причем, обычно, мясо самим охотникам приходилось тащить на себе, а «человечину», можно было заставить идти, да ещё и нести на себе добычу в стойбище. Позже, додумались не сразу поедать «иностранцев», а использовать их рабочую силу на самых изматывающих видах производства, т.е., под страхом смерти превращали их в гастарбайтеров, а историки, умиляясь, назвали это явление «патриархальным рабовладением».
Человечество, перейдя к рабовладению, не заметило, что поставило над собой первый широкомасштабный эксперимент, фактически, вернувшись в русло законов простой пищевой цепочки на основе разницы в силе, с тем лишь отличием, что от поедания мяса «ближних своих» перешли к пожиранию времени их жизни и рабочей силы.
Конечно, бог и геи имеют право считать самым страшным грехом человечества первый половой акт Адама с Евой, но, материалисты считают самым мерзким грехом - рабовладение, отбросившим человечество в главных вопросах бытия на уровень животных, способных запечатлевать свой неоканнибализм в монументальной форме. Триумфальные арки, статуи Цезарю, Магеллану, Черчиллю, Ельцину, Бандере - вехи на пути озверения.
Первым рабовладельцам всё происходящее казалось ясным, логичным и вечным: сосредоточь все свои способности на формирование силового превосходства над жертвой, и будешь обеспечен едой и питьём до тошноты. Рабовладельцы из века в век наращивали богатства в рамках своего понимания счастья, в тех формах и объемах, которые обуславливались размерами военных трофеев и степенью эксплуатации рабов. Возникали и множились формы пресыщенности, вырождения, но, во имя упрочения именно такого образа жизни жрецов, фараонов, аристократов, повсеместно строились помпезные центры распространения фейков той эпохи - храмы Древнего Египта, Древней Греции, Рима, Византии…
О том, что не фараоны и императоры, а религиозные идеологи, играли заглавную роль в надстройке свидетельствуют факты исчезновения фараонов, царей и императоров, но сохранение институтов папства, патриархатства, ламаизма, шаманизма и т.д.
Однако в результате роста масштабов завоеваний и эксплуатации дармового рабского труда, росло количество личного свободного времени у рабовладельцев и их идеологических приживалок, росло качество надстройки, в том числе, интеллектуальной продукции реалистического содержания: трагедии, комедии, басни, труды по астрономии, материализму, диалектике, первые утопии и первые стратегии.
А поскольку войны всегда приводили к победе только одну из сторон, постольку императоры были заинтересованы в честном теоретическом ответе на вопрос, как одержать победу в войне? Ложь и ошибки в вопросах стратегии вели к поражению в войне и рабству побеждённых. Иными словами, теория военной стратегии классового общества с момента своего возникновения и по сей день, остаётся одной из наиболее неполживых, теоретических дисциплин, способной на ошибки, но избегающей самообмана.
Поэтому, уже во времена рабовладения, теория и практика организованного массового насилия впервые были возведены в ранг наиболее почитаемых видов ИСКУССТВА, которые сохранили этот статус во всех последующих эксплуататорских формациях, порождая в элитах восторги и награды, несравнимые ни с одной другой областью искусств. Ни один автор бессмертной драмы, скульптор, поэт или учёный, ни в одной стране, тысячелетиями не удостаивался таких памятников, какие посвящались богам и победителям в войнах.
С появлением марксизма, возникает и теория коммунистической военной стратегии, сформулированная в трудах Маркса, Ленина, проверенная в практике подавления белобандитского движения и иностранных интервенций Лениным, Сталиным, Фрунзе, детали которой уточнялись и развивались, позже, например, в трудах Триандофилова.
Коммунистическая теория военной стратегии - последний этап в развитии данной области знаний, направленный на силовое уничтожение объективных предпосылок, вызывающих существование и развитие военной стратегии вообще. Будучи высшей формой гениальности, марксизм-ленинизм содержит в себе всё необходимое для научного решения любой военно-стратегической проблемы, что блестяще продемонстрировали при жизни Ленин и Сталин.
Методологические вопросы теории и практики насилия
Марксизм-ленинизм учит, что «общественное познание человека, (т.е, разные взгляда и учения, философские, религиозные, политические и т.д.) отражает экономический строй общества» [Ленин В.И. т.23.с.44] Привилегированное положение теории насилия в системе общественного сознания можно объяснить тем, что она описывает наиболее доходный канал обогащения всех формаций, основанных на частной собственности.
«С чего начинается история, - учил Ф.Энгельс, - с того же должен начинаться и ход мыслей, и его дальнейшее движение бу дет представлять собой не что иное, как отражение исторического процесса в абстрактной и теоретически последовательной форме» [Маркс, Энгельс, т.13,с.497].
Восходя от простых, зародышевых к качественно новым формам экономических явлений мы получаем картину развития базиса, которая делает понятной и эволюцию, и революцию в теории насилия. При этом, всякое явление, развиваясь под воздействием имманентных законов, приобретает, в конечном итоге, такие черты, которые, как это было в случае с деньгами, скрывают от взора исследователя свою сущность, и поэтому новая форма, долгое время, кажется не тем, чем является в действительности.
Именно для того, чтобы избавиться от иллюзии, необходимо рассматривать явления в их исторически развивающемся форме, т.е. «смотреть на каждый вопрос, с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своём развитии прошло и ... чем данная вещь стала теперь» [Ленин В.И., т.39,с.67].
С точки зрения диаматики, война могла возникнуть только как результат развития неких низших форм, а не как беспричинное изобретение психопата. Всякая война предстает перед исследователем, прежде всего, как крупномасштабное насилие. В работе «Анти-Дюринг» понятия насилие и война Ф.Энгельс соотносит как общее и особенное [См.: М.Э. Соч. т.20, с.185].
Как известно, коровы и бегемоты просто едят траву. Для удовлетворения человеческих потребностей, субъекту приходится предварительно преобразовывать естественные, «сырые» материалы в предметы потребления. Человек не способен сезонно менять волосяной покров, панцирь или раковину. Пищу, одежду и жилище человек вынужден производить из природных материалов с изрядными затратами силы и времени.
В условиях низкого первобытного уровня развития производительных сил, сам человек, в неблагоприятных обстоятельствах, мог использоваться в качестве источника питания для «ближних своих» и, следовательно, для превращения человека в предмет потребления к нему необходимо было также приложить определенную силу, превосходящую силу инстинкта самосохранения в жертве насилия. Во времена патриархального рабовладения, между приложением силы к предметам природы и к человеку, особых различий не замечали. Имела место видимость, что применение силы к любому веществу природа есть лишь процесс труда, сходный с охотничьим. Эта видимость еще более усиливается, ес-ли учесть, что каннибализм усмирял голод точно так, как и потребление мяса оленя. Целенаправленное приложение силы к любому веществу природы, действительно, есть процесс труда, но приложение силы к человеку разумному, есть качественно иное: форма производственных ОТНОШЕНИЙ между людьми эпохи зарождения частной собственности.
Сила, примененная к веществу природы, приводит к изменению его формы и назначения. Насилие над человеком, не предполагает его коренной трансформации. Поэтому человек на рынках рабов ценился в меру сохранности его работоспособности, ремесленных навыков и не предполагал затрат дополнительных усилий для переработки его из свободного субъекта, в вещь для других, в товар или, как говорил Аристотель, в «говорящее орудие труда». После пленения человек был сразу пригоден в производственное его потребления хозяином.
На самом раннем этапе развитая производительных сил, общественные отношения насилия выступают как форма производственных отношений собственности на основные факторы материальной жизни общества.
«Собственность, - писал К. Маркс, - означает…первоначально не что иное, как отношение человека к его природным условиям производства как к принадлежащим ему…Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе… - быть членом племени. Это значит, что, племя завоеванное, покоренное другим племенем, лишается собственности и становится одним из тех неорганических условий воспроизводства племени завоевателя, к которым община относится как к своим собственным». [Маркс К. Экономические рукописи 1857-61 г.г. - М.: Политиздат., 1980, Ч.1, С.486-488].
Сколько бы мы не наблюдали за процессом насилия, например, дуэлянтов, в нем самом мы не увидим причин, побудивших индивидов вступить в столь опасную форму своих общественных отношений. Своей бессмысленностью насилие маскирует свою роль в системе материального производства общественной жизни, предстает чем-то внеэкономическим. Подобным образом проявляют себя многие формы производственных отношений. Например, передача денег из рук банкира в руки клиента может показаться актом филантропии, если не проследить весь процесс до конца, когда должник вернет деньги в возросшем масштабе
Однако, как только одна из сторон проявит свое объективное превосходство в силе и лишит противника способности сопротивляться, причины, побудившие людей вступить в отношения насилия, станут очевидны: или поверженные будут съедены, или взяты в рабство, или будут присвоены их угодья и имущество. Короче говоря, проявится то экономическое, по поводу чего люди вступали в отношения насилия. Таким образом, в процессе борьбы за существование, уже в условиях первобытного строя, миллионы раз вступая в отношения насилия, люди создавали устойчивый прецедент, в котором, раз за разом, человек превращался в предмет непосредственного потребления для победителя, т.е. «людоедство…везде было первоначальным способом использования побежденных врагов» [Маркс К., Энгельс Ф. т.20, с. 187.].
По мере вытеснения охотничьего промысла земледелием и скотоводством, преимущество в силе, реализуемое в форме отношений насилия, стало использоваться для превращения человека в раба, т.е., говоря словами К. Маркса, в средство производства [Маркс К. Энгельс Ф. т.23, с.726]. При этом, будет ли превосходство в силе заключаться в превосходстве орудий насилия или же в том, что один из вступивших в отношение насилия будет просто голоден, для экономического анализа не является определяющим. Достаточно того, чтобы объективно сложившееся различие в силах проявило себя через насилие, ибо только в этих условиях человек терял право на самого себя и в дальнейшем потреблялся как средство производства.
Иначе говоря, насильственная форма общественных отношений, продуктом которых является говорящее средство производства - раб, есть форма экономических отношений и рабовладельческая форма собственности на человека не является лишь плодом фантазии, а, в условиях отсутствия научного уровня в общественном сознании, выступает как более производительная форма потребления человека, насильственно превращенного из «вещи для себя» в «вещь для других». «Рабство было открыто» в уже существующих общественных формах потребления насильственно завоеванных людей [Маркс, Энгельс. т.20, с.185,186-187].
Война, как форма экономических отношений
В результате естественного роста населения, расширения площадей охотничьих угодий каждого племени, на смену случайным, эпизодическим, примитивным, формам насилия, приходит предельная форма организованного, систематического насилия - война всех племён против всех племён. «Война так же стара, как и одновременное сосуществование по соседству нескольких общинных групп». [Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,2-е изд., т.20, с.185.]. Возникает потребность в производстве средств ведения войны, пригодных лишь в качестве орудий насилия. Начинается объединение племен в союзы. Возрастает число одновременно сражающихся воинов и, в связи с этим, появляются сложные формы организации воюющих масс и способов вооруженной борьбы.
На стадии разложения первобытного общества насильственные формы отношений, еще не носят политического характера. Война эпохи «варварства» ведется «только ради грабежа, становится постоянным промыслом» [Маркс К., Энгельс Ф. т.21, с.164.]. Целью и итогом этих войн являлось решение вопроса о собственности на хозяйственную территорию и на самого человека. От решения подобных вопросов зависели перспективы существования всего племени, а не какой-либо одной группы внутри племени.
«Война, - писал К. Маркс, - есть один из самых первобытных видов труда... как для удержания собственности, так и для приобретения ее... Если вместе с землей завоевывают самого человека как органическую принадлежность земли, то его завоевывают как одно из условий производства, и таким путем возникают рабство и крепостная зависимость». [Маркс К., Энгельс Ф. т.46,ч.1 с.480,482].
«Рабство, в открытом виде существующее в семье, развивается лишь постепенно, вместе с ростом потребностей населения, и с расширением внешних сношений - как в виде войны, так и в виде меновой торговли» [Маркс К., Энгельс Ф. т.3, с.20].
В период возникновения рабства, размеры личного и производственного потребления, количественная определенность собственности, находится в прямой зависимости от насильственных форм распределения средств существования.
«У варварского народа сама война является…регулярной формой сношения, которая используется все шире по мере того, как прирост населения, при традиционном и единственно для него возможном примитивном способе производства создает потребность в новых средствах производства» [Маркс К., Энгельс Ф. т.3, с.21].
Обусловленная объективными географическими условиями неравномерность развития производительных сил различных регионов привела к тому, что в ходе систематических войн эпохи «варварства» одни племена в боевых столкновениях выходили победителями чаще, чем другие, что и обеспечило односторонний и устойчивый приток рабов из северных и восточных областей Европы в южные ее области. Этим и объясняется историческая картина первоначальной локализации массового рабовладения на юге Европы.
Войны, ставшие систематическими, выступили в роли «повивальной бабки» нового классового общества, т.е. превратили агрессивное отношение к «иностранцам» в рабовладельческий способ производства, при котором основным орудием производства являлись пленные [Маркс К., Энгельс Ф. т.3,с.21-22].
Экономическую формулу рабовладельческого общества можно выразить так: Ч - Н - Р - Н‘- Р‘ - П‘- Н“ - Р“ - П“ и т.д., где Ч - человек свободный; Н - насилие; Р - раб, П - потреблятство.
Положение раба в материальном производстве противоречиво. С одной стороны, между рабом и домашним тягловым животным различий нет. Как свидетельствует Аристотель, «у бедного вол заменяет раба». Более того, раб вообще приравнивался к вещи и поэтому потреблялся до полного износа. [См.: Аристотель. Политика Аристотеля, -М.: В университетской дипографии /Катков и К»/, 1865, с.4,5,14,17]. С другой стороны, факты восстаний рабов свидетельствуют о том, что раб не вещь и не скот, который не способен осознать своего положения в материальном производстве. Потому-то, противореча, как всегда, собственным утверждениям о животной природе раба, Аристотель, в конечном итоге, вынужден признать, что власть господина над рабом основана на силе, и что, в связи с этим, первоначально раба можно произвести только на войне [См.: Аристотель. Политика Аристотеля, С.13,26]. Следовательно, отношения между рабом и господином в процессе производства выступают не только как отношения человека и вещи, но и как производственные отношения людей во имя личной выгоды хозяина. Как бы ни были велики материальные предпосылки, не вступив в отношения насилия, рабовладелец не мог стать эксплуататором. Развитие отношений насилия привели к тому, что скромному числу крупных собственников-рабовладельцев противостояла возрастающая масса рабов. В эпоху начала упадка рабовладения в городах Римской империи почти 50% семей содержало от 4 до 10 рабов. [См.: Маринович А.П., Голубцова Е.С., Пифман И,Ф., Павловская А. И. Рабство в восточных провинциях Римской империй в 1-3 вв.- М.:Наука, 1977, с.155].
Возможность господства меньшинства над большинством обусловлена двумя факторами, тесно связанными друг с другом. Во-первых, рабы насильно лишались собственности и, в связи с этим, лишались возможности иметь орудия насилия. Во-вторых, численному превосходству рабов была противопоставлена качественно новая, ГОСУДАРСТВЕННАЯ форма организации эксплуататоров, позволяющая осуществлять насилие оперативно, профессионально и концентрировано.
Об одном из важнейших последствий утверждения государственной формы организации эксплуататоров, существенно затруднившем понимание эксплуатируемыми целей и путей их борьбы за свободу, Ф. Энгельс писал:
«Так как государство есть та форма, в которой индивиды, принадлежащие к господствующему классу, осуществляют свои общие интересы и в которой все гражданское общество находит свое сосредоточение, то из этого следует, что все общие установления опосредствуются государством, получают политическую форму. Отсюда и происходит иллюзия, будто закон основывается на воле, и притом на оторванной от своей реальной основы, свободной воле». [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология, т.1. Соч.,2-е изд., т.3, с .63].
Государство создает видимость непричастности эксплуататоров к непосредственному насилию. Своим участием в войне, государство порождает иллюзию ее политической формы, как это впоследствии и было «понято» Дюрингом.
На самом деле, государство есть лишь исполнительный «механизм», часто, тупой, интересы «винтиков» которого не выходят за рамки оклада и взяток. Эти «винтики» не осуществляют собственных, производственных отношений. Самостоятельность государства от воли господствующего класса относительна, зависимость же абсолютна, поскольку форма неотделима от содержания. «Государство существует только ради частной собственности» [Маркс К., Энгельс Ф. т.3,с.20.] и, следовательно, может проводить политику, которая лишь концентрированным образом выражает отношения, порожденные эксплуататорской частной собственностью. Поэтому, как показала практика, поражение армии конкретного государства в войне в эпоху частной собственности, не ведёт к изменению экономического строя. Полководцы меняются, а форма производственных отношений остаётся. Но, несмотря на наличие государства, рабовладение, как объект исследования, представляет собой наиболее бесхитростный тип эксплуататорского производства, исследование которого возможно без поиска «клеточек».
Процесс труда, есть «всеобщее условие обмена между человеком и природой» [Маркс К. Энгельс Ф. т.23, с.195], и в этом смысле труд не является ни капиталистическим, ни рабовладельческим. Восходя от научной абстракции - «труд» к труду в конкретных общественных условиях, К. Маркс обращает внимание на то, что труд и при капитализме имеет две особенности: во-первых, происходит под постоянным контролем капиталиста и, во-вторых, продукты труда полностью принадлежат капиталисту. Методология Маркса приводит нас к выводу о том, что труд в условиях рабовладения также имеет свои особенности. Во-первых, труд раба происходит под «плетью надсмотрщика за рабами» [Маркс К. Энгельс Ф. т.23,с.196]. Однако, надсмотрщик, совершая акт непосредственного насилия, не является выразителем своего собственного отношения к рабу, поскольку ни раб, ни продукт его труда не являются собственностью надсмотрщика. Надсмотрщик есть лишь продолжение руки владельца, а удары плётки - форма производственного отношения господина к рабу, принуждающая раба трудиться.
Во-вторых, не только продукты труда, но и сам раб принадлежал господину как вещь, и его производительное потребление происходило более расточительно, чем потребление любых других факторов труда. Потребление латифундистом рабочей силы раба без ее эквивалентного возмещения приводила к качественному и количественному их истощению [Маркс К., Энгельс Ф. т.3,с.22]. Поэтому рабовладельцы вынуждены систематически вступать в отношения насилия со свободными людьми, живущими за пределами данного государства. «Рабов доставляла война» [Маркс К, Энгельс Ф., т.20, с.185]. Войны, ведущиеся, якобы государством, на самом деле, были формой выражения объективных экономических отношений между рабовладельцами и свободными «варварами» на том этапе, когда мирная эксплуатация наличных рабов при данных размерах хозяйственных угодий и уровне технологии не сопровождалась ростом богатства. В этих условиях перераспределение собственности могло осуществляться только в соответствии с экономической силой, которая наиболее концентрировано олицетворялась силой армии.
Военное поражение одной из сторон, позволяло победителям осуществлять экспроприацию и геноцид - самым зверским способом. Война, нанося производству текущий урон, позволяла экстенсивно увеличить размер средств производства победителя. Подобный метод обогащения органически присущ всем господствующим эксплуататорским классам. В частности, Д. Кейнс писал, что «войны могут послужить стимулом к увеличению богатства». Причем, насильственные методы обогащения, как и описанный им метод освоения «банкнотоносной» площади, есть «неизбежный результат применения к деятельности государства тех заповедей, которые наилучшим образом приспособлены для того, чтобы «приносить обогащение» отдельному человеку» [См.: Кейнс Д.М. Общая теория занятости, процента и денег. -М.:Прогресс, 1978, с.196, 198].
Исследуя рабовладельческий способ производства в целом, мы ясно видим, что рабская форма частной собственности могла возникнуть только на определенной ступени развития производительных сил и только в рамках отношения насилия. Экспроприация трудовой частной собственности и рабочей силы совершалась насильственно, соединение материального и личного фактора производства происходило насильственно, а «раз выяснено отношение по производству, - учил В.И. Ленин, - тем самым выяснилась и доля в продукте, приходящаяся отдельным классам, а, следовательно, «распределение» и «потребление». [Ленин В. И. т.2, с.196].
Как известно, капиталистическая прибавочная стоимость не создается в обращении, но и, в то же время, не возникает вне его. Подобно этому рабовладельческий прибавочный продукт не создавался насилием, но, в то же время, не производится и не присваивается вне отношения насилия. Только насилием можно материалистически объяснить рабскую форму распределения, а также рабское качество и количество личного и производственного потребления.
Насилие и его предельно развитая форма - война представлялись древним мыслителям несомненно экономическими явлениями. В частности, Аристотель писал, что
«война по природе своей есть как бы дело приобретения. Такова охота, которая будучи частью воинского дела, имеет целью приобретете диких животных и тех людей, которые по природе своей будучи назначены к подчинению, противятся своему назначению. Такая война, как дело естественное, конечно справедлива». [Аристотель. Политика Аристотеля, с.22, 26.].
«Война, - продолжает Аристотель, - как дело приобретения, безусловно относилась к области экономической, а ростовщичество, например, являлось делом не только не экономическим, но и даже неестественным» [Аристотель. Там же, с.29-33].
В эпоху Древней Греции, характер развития производительных сил делал насильственные формы производственных отношений систематическими, а товарно-денежные формы отношений носили ограниченный, эпизодический характер, пока не возникли регулярные дружины и армии, требующие постоянного финансирования.
В условиях капитализма, всепроникающий рынок выдвинул на первый план товарно-денежную форму производственных отношений, что позволило апологетам буржуазии сфабриковать, якобы, ненасильственные концепции развития капитализма, прежде всего, на основе «трудолюбия» капиталистов.
В действительной истории капитализма, «большую роль играют завоевания, порабощение, разбой - одним словом, насилие. Но в кроткой политической экономии искони царствовала идиллия. Право и «труд» били искони единственными средствами обогащения, всегдашнее исключение составляет, разумеется, «этот год». В действительности, методы первоначального накопления - это все, что угодно, только не идиллия» [Маркс К., Энгельс Ф. т.23, с.726.]. Причем, насилие не только условие первоначального накопления капитала, но и условие его существования. «Никогда власть капитала не могла держаться иначе как насилием...» [Ленин В.И. т.38,с.326].
Поэтому, чтобы избежать однобокости, свойственной буржуазным экономическим теориям, необходимо рассматривать производственные отношения эксплуататорских формаций в диалектическом единстве их насильственных и ненасильственных форм.
«Г-н Прудон, - писал Маркс, - именует внеэкономическим происхождением собственности... добуржуазное отношение индивида к объективным условиям труда, ... бравый Прудон не только мог бы, но и должен был бы с таким же правом обвинить во внеэкономическом происхождении капитал и наемный труд как формы собственности. Ибо ... все это предполагает ... процесс, представляющий собой историю возникновения капитала и наемного труда. Иными словами, внеэкономическое происхождение собственности означает не что иное как историческое происхождение буржуазной экономики... добуржуазная история и каждая ее фаза имеют свою экономику и экономическую основу своего движения... жизнь людей искони покоилась на… того или иного рода общественном производстве, отношения которого мы называем экономическими отношениями.». [Маркс К. Экономические рукописи 1857-1861 гг.ч.1 - М.:Политиздат, 1980. С.482-463].
На самых ранних стадиях возникновения рабства, одно и то же лицо выступало в общественном производстве и как охотник за рабами, и как их эксплуататор. Периоды мирного производства перемежались периодами насильственного производства рабов, т.е. обособление войны и мира было выражено лишь во времени. Утверждение государства как политической формы организации класса рабовладельцев породило обособление охоты на людей, как отрасли деятельности, от эксплуатации рабов [См.: Маркс К., Энгельс Ф. т.20, с.191.]. Эксплуатация превратилась в основную функцию собственников рабов, а непосредственное насилие, поскольку оно стало осуществляться государством, стало казаться «внеэкономическим».
Непосредственное производственное отношение насилия, в рамках которого ранее производилось основное рабовладельческое средство производства, стало опосредоваться государством, т.е. экономическое отношение насилия нашло свою иррациональную, политическую форму. Вследствие этого воспроизводство эпохи развитого рабовладения осуществлялось в два этапа: война, ведомая государством, для производства основного средства производства, т.е. рабов, и относительно «мирное» их потребление. Универсальность процесса экспроприации в деле рабовладельческого, феодального и капиталистического накопления объясняется тем, что «в руках их присвоителей, общественные средства труда превратились в средства эксплуатации. Обусловленное этим экономическое подчинение рабочего присвоителям средств труда, то есть источников жизни, является основой рабства во всех его формах…» [Маркс К., Энгельс Ф. т.19, с.115], в том числе, и наёмного рабства.
Исторически, отделение человека от жизненных средств осуществлялось двумя путями: насильственной экспроприацией самого человека в условиях рабовладения, или насильственной экспроприацией основных средств производства в ходе становления капитализма. И в том, и в другом случаях достигался один и тот же конечный результат - отделение жизненных средств от человека, что и являлось основой его дальнейшей «мирной» эксплуатации.
Причины, вынуждающие эксплуататоров в одних случаях экспроприировать самих людей, в других - предметы и орудия производства, порождены объективными историческими условиями. Мотыга и соха требовали экспроприации самих людей, сила пара диктовали необходимость экспроприации предметов и орудий труда. В реальной истории процесс экспроприации не столь однозначен, как это выглядит в научной абстракции. Капитализм органически связан с рабской формой экспроприации и с рабством в прямом и непосредственном виде. Как указывал К. Маркс, рабство «представляет собой краеугольный камень буржуазной промышленности. Без рабства не было бы хлопка; без хлопка немыслима современная промышленность» [Маркс К., Энгельс Ф. т.4, с.135]. Современная экономика невозможна без гастарбайтеров.
«Завоевание и разграбление Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих, такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идеалистические процессы суть главные моменты первоначального накопления. За ними следует торговая война европейских наций, ареной для которой служит земной шар». [Маркс К. Энгельс Ф. т.23, с.760].
Однажды совершенный акт насильственного первоначального накопления средств существования на многие годы превращался в постоянно действующий фактор общественного производства, поскольку все последующие поколения вступали, одни, в качестве собственников, другие, в качестве неимущих и потому эксплуатируемых, третьи, в качестве вооруженной до зубов «полицейской фаланги» между первыми и вторыми, поскольку, в процессе расширенного воспроизводства капитала, расширено воспроизводятся и производительные силы, и капиталистические экономические отношения, а богатство всё более контрастирует с бедностью.
Поэтому расширенное воспроизводство факторов, ведущих капитализм к росту и кризисам, сопровождается расширенным воспроизводством силовых структур, которые, до известной степени, приводят в соответствие общественные производительные силы и экономические отношения капитализма. «Насилие - это в настоящее время армия и флот» [Маркс К., Энгельс Ф. т.20, с.171]. Начиная с восстания лионских ткачей, всякий раз, когда пролетариат пытался изменить хотя бы условия продажи своего товара - рабочей силы, буржуазия, используя вооруженные силы, уничтожала наиболее революционную часть рабочего класса и, таким образом, удерживала эксплуатируемых в рамках буржуазных производственных отношений. «Мирная», но постоянно поддерживаемая насилием, т.е. полицией, эксплуатация трудящихся превращает рост материального производства в процесс непрерывного обогащения лишь класса собственников.
С победой капитализма, когда завершилась экспроприация средств производства и превращение основной массы людей в пролетариев, когда закончены основные колониальные завоевания, «экспроприации подлежат уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуатирующий многих рабочих... Один капиталист побивает многих капиталистов» [Маркс К. Энгельс Ф т.23, с.760]. В этом случае, даже при постоянном объеме общественного производства растет индивидуальный капитал, т.е. производство для многих становится прибавочной стоимостью для одного. Внешне мирная конкуренция (если не считать заказных убийств) есть форма проявления капиталистом своего каннибализма по отношению к другим бизнесменам. Но за пределами национального рынка эта «мирная» агрессивность ограничена суверенитетом других стран, тоже подпираемым армией, т.е. без своей армии национальный капитал не только не смог бы производить, например, хлопок на «своих» заморских территориях, но и существовать в окружении себе подобных.
Следовательно, если, с бухгалтерской точки зрения, война «это то же самое, как если бы нация кинула в воду часть своего капитала» [Маркс К., Энгельс Ф. т. 46,ч.1, с.67], то в буржуазном смысле, война необходимая фаза функцио-нирования капиталистического хозяйства и, чем выше концентрация и централизация капитала, тем выше его объективная склонность к поглощению слабейших капиталов, его естественная агрессивность.
Рост концентрации капитала порождает монополии, т.е. сокращение мелкого капитала до такой степени, когда его экспроприация уже не оказывает существенного влияния на рост картелей и трестов, поэтому, как заметил уже в 1898 году российский экономист Ф. Брандт,
«сам характер промышленного развития современных ев-ропейских цивилизованных стран должны неизбежно вести к перемеще-нию капитала из этих стран, где шансы производительного их при-менения становятся все менее и менее, в страны, которые, будучи сами по себе бедны капиталами, вместе с тем, ... проставляют во многих случаях непочатое поле, где капиталы могут себе найти наи-более производительное применение» [Брандт Б.Ф. Иностранные капиталы и их влияние на экономическое развитие страны. - С.-П.Г.:Типография Киршбаума, 1893, ч.1, с.20.]
Связь между буржуазной военной политикой и экономикой достаточно наглядно характеризует содержание речи президента Франции, с которой он выступил в 1897 году перед своими промышленниками:
«Не теряйте ни минуты, - говорил он, - приступите к завоеванию новых рынков… Не дадим опередить себя нашим иностранным конкурентам… Государство сознаёт свой долг… Франция - там, где есть француз». [Цит. по: Брандт Б.Ф. Иностранные капиталы… ч.1, с.45].
К тому моменту, когда вывоз капитала превратился в ведущую форму обогащения монополистов, оказа-лось, что не все национальные монополии обладают сферами вывоза капитала, поэтому, например, германская буржуазия, чтобы иметь возможность мирно вывозить капитал за 15 лет, начиная с 1884 года, захватила в Африке и в Азии территорию около 4 млн. кв. км с населением более 10 млн. чел. [См.: Бранд Б.Ф., Там же, с.40.]. Однако, ограниченность земной поверхности служит естественным препятствием экстенсивного увеличения колониальных владений методом «географических открытий», и картина раздела мира приобретает некоторую законченность.
Стабильность территориального раздела мира между монополистами находится в глубоком противоречии с меняющимся соотношением их экономических и политических сил.
«Спрашивается, на почве капитализма, какое могло быть иное средство, кроме войны, для устранения несоответствия между развитием производительных сил и накоплением капитала, с одной стороны, - разделом колоний и «сфер влияний» для финансового капитала, с другой?» [Ленин В.И. т. 27, с.396.].
Причем, поскольку военное производство составляет неотъемлемую часть капиталистического воспроизводства, то буржуазные государства постоянно готовятся к развязыванию новой войны. «Десятилетиями, - писал Ленин, - трое разбойников - буржуазия и правительство Англии, России и Франции вооружались для ограбления Германии» [Ленин В.И. т.26,с.122]. Т.е. задолго до того, как генералы нанесут на карты стратегические стрелы, неравномерность развития «сплотит» капиталистов в союзы, продиктованные временным совпадением их интересов, а состав коалиций является лишь отражением группировок моно-полистов, сложившихся по поводу передела мира.
«Эпоха новейшего капитализма показывает нам, что между союзами ка-питалистов складываются известные ОТНОШЕНИЯ на почве экономического раздела мира, а рядом с этим, в связи с этим между политическими союзами, государствами, складываются известные ОТНОШЕНИЯ на почве территориального раздела мира, борьбы за колонии, борьбы за хозяйственную территорию» [Ленин В.И. т .27, с. 373].
Армии «бездействуют» лишь тогда, когда требования абсолютного экономического закона капитализма удовлетворяются товарно-денеж-ной формой производственных отношений.
«Вспомним, - писал В. И. Ленин, - на чем основана смена предыдущей мирной эпохи капитализма современной империалистической: на том, что рост монополий делает невозможной прежнюю свободную конкуренцию, ...а раз-дел земного шара заставляет от мирного расширения перейти к воору-женной борьбе за передел колоний и сфер влияний» [Ленин В.И. т.26,с.230-231].
Политика империалистических государств лишь потому меняет мирные формы на военные, что является концентрированным выражением сущности капиталистической экономики [См.: Ленин В.И. т.42,с.278] и, следовательно,
«Капиталисты делят мир, не по своей особой злобности, а потому, что достигнутая ступень концентрации заставляет становиться на этот путь для получения прибыли; при этом делят они его «по капиталу», «по силе» - иного способа дележа не может быть в системе товарного производ-ства и капитализма» [Ленин В. И. т. 27, с. 372 - 373].
Определяя сущность ОТНОШЕНИЙ между товаровладельцами, вызывающих войну, В. И. Ленин писал, что «объективное содержание их войны - передел Африки» [Ленин В. И. т.26, с.140.] и потому отношения насилия по поводу распределения колониальной формы капитала между монополистами по их «силе» есть ни что иное как насильственная форма экономических отношений распределения. В. И. Ленин писал, что не солдаты, а именно «капиталисты сцепились в мертвой схватке, чтобы поделить мир… борются между собой за дележ особенно роскошной, особенно жирной, особенно спокойной добычи» [Ленин В.И., т.35, с.116] и только вследствие столкновения конкретных монополистов конкретные армии сталкиваются в вооруженной борьбе. Подчеркивая базисную природу войн, Ленин указывал, что «война - не случайность, не «грех», как думают христианские попы, а неизбежная ступень капитализма, столь же законная форма капиталистической жизни, как и мир» [Ленин В.И. т. 26, с.41].
Чередование товарно-денежных и насильственных форм производственных отношений и, следовательно, чередование мира и войны в надстройке сопровождаются одним и тем же неизменным экономическим последствием - ростом концентрации и централизации капитала-победителя. «За время войны мировой капитал сделал шаг вперед не только к концентрации вообще, но и к переходу от монополии вообще к государственному капитализму в ещё более широких размерах, чем прежде» [Ленин В.И. ,т.30,с.281], т.е. война есть именно та форма капиталистических отношений, благодаря которым капитал концентрируется динамичнее, чем в условиях мира, т.е. «война, - ужасно прибыльная вещь - прямой продукт капитализма» [Ленин В. И. т.26, с.378].
Таким образом, с формальной стороны, война есть тщательно организованный генералами процесс взаимного истребления огромных масс солдат, которые своей гибелью лишь способствуют выяснению соотношения экономических сил враждующих монополистов. А по своей сущности, т.е. по причинам существования, война является формой экономических отношений, обеспечивающей дальнейшее обогащение, но не всей, а лишь наиболее могущественной группировки монополистов-победителей, реальная сила которых выявлена победой.
Вступая в первую мировую войну на европейском континенте, обманутые народные массы количеством своего «пушечного мяса» лишь олицетворяли экономическую силу национальных монополистов. Истребляя друг друга, солдаты к 1918 году наглядно продемонстрировали экономическую силу монополистов Антанты и их «право» забрать себе азиатские и африканские территории немецких монополистов. «За 29 месяцев войны ресурсы обеих империалистических коалиций достаточно опреде-лились. Все или почти все возможные союзники из числа ближайших «соседей», представляющих серьезную величину, втянуты в бойню, силы армии и флотов испытаны и переиспытаны, измерены и переизмерены...» [Ленин В.И. т.39, с.340]. Война, - это «убийство десяти миллионов людей для решения вопроса о том, английскому или германскому капиталу получить первенство в грабеже всего мира» [Ленин В.И. т.39, с16].
Т.е., для нужд общественной практики важно было не только описать явление, но и дать ему определение на уровне сущности самых глубоких порядков [См.: Ленин В.И. т.29, с.227]. В.И. Ленин писал, что империалистическая война есть продолжение внутренней политики государства иными, насильственными средствами [См.: Ленин В.И. т.30, с.82]. Буржуазное государство не самостоятельно в выборе противников и союзников. Все эти вопросы внешне только входят в компетенцию буржуазного государства, а полководцам приходится решать стратегические задачи, навязанные монополиями. В этом смысле, война и выступает как продолжение политики государства монополистов. Именно видимость роли государства и лежит в основе «глубокомысленного» вывода одного из западных теоретиков - Г. Барбера, который «открыл», что «решение о том, начать войну или нет, выносится государством, вернее, государственными деятелями, действующими от имени страны» [Barbera H. On the Frequency of wor: toward a reconciliaction of state sovereign and military sociology. V. 8, n. 2, 1980, p. 259].
Марксистско-ленинское учение и не отрицает, что буржуазное государство объявляет дату начала войны за несколько минут до её начала. Однако, восходя от явления к сущности, В.И. Ленин доказал, что империалистическая война «необходимый продукт… финансового капитала» [Ленин В.И. т.26, с.229], что «действительная сущность войны есть передел колоний, дележ добычи, грабеж...» [Ленин В. И. т. 30, с.82].
Политические акты объявления и ведения войны буржуазным государством есть лишь громкое отражение тех экономических отношений, которые объективно назревают персонально между различными отрядами мировой финансовой олигархии. Война будет объявлена министрами не раньше, чем в банковских книгах найдет свое отражение несоответствие между темпами роста прибыли и размерами «рынка» наиболее преуспевающей группы финансовых магнатов и будет конкретно определена сфера их «жизненных интересов».
Более того, составы военно-политических союзов, которые на поверхности предстают иногда как плоды изощренной ловкости дипломатов, представляют собой не более, чем отражение национальных составов каждого из союзов финансовых монополистов, сложившихся под воздействием неравномерности развития капитализма, экономического и территориального раздала мира в эпоху империализма.
Таким образом, в военно-политическом, узком, смысле, империалистическая война есть предельно насильственная, имманентная форма политики буржуазного государства, а на уровне сущности более высокого порядка, в широком, социально-экономическом смысле, война есть насильственная форма экономических отношений, периодически и неизбежно возникающая между эксплуататорами по поводу присвоения, распределения и перераспределения мирового материального богатства (см. схему).
Широкое толкование сущности войны способствует углублению материалистического понимания, по меньшей мере, трех вопросов: почему в досоциалистических формациях «без насилия и беспощадной жестокости ничто в истории не делается» [Маркс К. Энгельс Ф. т.6, с.298], почему история эксплуататорского общества с поразительной ясностью резюмировалась в истории армии [Там же, т.29,с.153-155] и почему, наконец, «войны неустранимы, пока держится классовое господство» [Ленин В.И. т.8,с.157].
Ответ на эти вопросы кроется в чрезвычайно высокой обогащающей эффективности отношений насилия, возникающих между капиталистами в те периоды, когда мирные, товар-но-денежные формы отношений, при данном уровне кон-центрации капитала, исчерпывают свои потенции по обеспечению роста прибавочной стоимости.
Буржуазные и оппортунистические взгляды на практике и теорию насилия
Как писал Клаузевиц: «в Европе повсеместно редко бывает мир; в остальных частях света война никогда не прекращается» [Клаузевиц К. О войне. М.:Воениздат, 1932, т.1, с.60.]. За последние 5,5 тысяч лет существования эксплуататорского общества было развязано свыше 14 тысяч захватнических войн, т.е., почти по 2,5 войны за год, среди которых были и семилетние и тридцатилетние и, даже, столетние. [См.: Война и армия. М.: Воениздат, 1977, с. 34.].
Поэтому, если не забывать, что, так называемая, писаная история есть, прежде всего, история эксплуататорского общества, которая не завершена и по сей день, то можно согласиться и с мнением буржуазного военного теоретика Барбера, утверждающего, что «война, а не мир всегда оставалась нашим самым преданным попутчиком» [Barbera H. On the Frequency of wor: toward a reconciliation of state sovereign and military sociology. V.8, n.2, 1980, p.259]. Именно буржуазное отношение к войне как к вечному и эффективному источнику первоначального накопления капитала, ставит все отрасли буржуазной военной науки в особо привилегированное положение по отношению к прочим общественным и многим естественным наукам.
В то время, когда государственные философы, выполняя заказ, провозглашали непознаваемость мира и отрицали наличие объективных законов общественной практики, отдельные буржуазные военные теоретики безбоязненно утверждали, что «война во всей своей совокупности не является игрою случая, а наукою, требующей усвоения» [Фош Ф. О ведении войны. - М.: Воениздат, 1937, Изд.2-е, с.20.], и что стратегия даже больше чем наука, ибо «это познание, перенесенное в действительную жизнь» [Фош Ф. Там же, с. 21].
Наиболее внятно, вопрос о регулировании экономики впервые в буржуазной экономической науке был поставлен Э. Кейнсом лишь в начале 30-х годов ХХ века, когда СССР уже, практически выполнил план ГОЭЛРО и первый комплексный пятилетний план развития всей страны. Что касается военной стратегии, то «план войны» [См., например: Клаузевиц К. О войне, т .2, с .294-381; Фош Ф. О ведении войны, с .17-36; Кюльман Ф. Стратегия. - М.-Л.: Воениздат, 1926, с. 39-43, 112-113.] уже в начале ХIХ века превратился в непременный атрибут большинства буржуазных военно-стратегических теорий.
Иначе говоря, если мирное капиталистическое обогащение довольствовалось анархией производства и внутриотраслевой конкуренцией, то насильственное обогащение, как наиболее эффективное, стало склоняться к планомерности, и наиболее развитые организационные формы внедрялись, прежде всего, в армиях. Но возникало непреодолимое противоречие, между пожеланиями плановости со стороны военных теоретиков и рыночной анархией империализма. Со времен зарождения ВГМК (Военно-государственного монополистического капитализма) предпринимаются попытки привязать всю экономику к планам военных. Но на этом пути империалистам ни разу с 1917 года не удалось создать военный потенциал, достаточный для победы над СССР. Ясно, что советскому руководству в условиях планового управления всей страной было неизмеримо легче разрабатывать военно-стратегические планы в точном соответствии с предсказуемым, бескризисным военно-экономическим потенциалом, когда деятели типа Чубайса и Гайдара - исправно пилили лес в Сибири.
Методологический примитивизм и рыночная партийность военных теоретиков буржуазных стран, допускал рассуждения о науке, но исключали возможность научных обобщений в отношении сущности теории военной стратегии. Поэтому, например, Жомини считал, что «стратегия есть искусство вести войну по карте, искусство охватывать весь театр войны» [См.: Жомини Г. Очерки военного искусства. - М»: Воениздат,1939, т. 1]. Если стратегия - искусство, подобное игре в шахматы, о чем через 130 лет писал и З.Бжезинский, когда ему показалось, что генералы США будут одни водить своих болванчиков по клеточкам «великой шахматной доски», то в стратегии должна царить субъективность. Видимо так показалось и Каспарову, когда он решил заняться политикой. Но оказалось, что даже гамбит «Дея-Каспарова» не ведёт в президентское кресло.
Современник Жомини, Клаузевиц, определял стратегию как учение об использовании боя в целях войны [Клаузевиц К. О войне. М.-Л.: Воениздат, 1932, т.1, с.63,119]. Т.е. стратегия, по Клаузевицу, это единство учения и практики ведения боя в целях войны. Война рассматривалась Клаузевицем как продолжение политики иными средствами. [Клаузевиц К. О войне. - М.-Л.: Воениздат, 1932, т.1, с.18-19]. Он абстрагировался от экономических факторов, как от явлений, чуждых военной теории, и поэтому пытался строить свои концепции на основе «нормальных вооруженных сил», свободных от влияния экономических условий, от влияния продовольственной службы и т.п. [Там же. с. 62-63]. Он считал, что «бой - это единственное действие на войне» [Там же, с. 32.]. Странно, но Клаузевиц, участвуя на стороне России в войне 1812 года, так и не учел практики М. И. Кутузова: уклонение от боев, партизанское движение, явившееся существенным фактором ухудшения снабжения противника, что и привело Наполеона к поражению в битве при Березине и вообще в войне 1812 года. Бой лишь венчает всю совокупность экономических и военно-стратегических мероприятий, без которых победа в бою - невозможна.
Но в ХХ веке буржуазные теоретики всё-таки ввели в определение военной стратегии экономический аспект. Однако, это не повлекло за собой углубления научности буржуазной военной стратегии. Некоторые известные буржуазные теоретики писали, что «стратегия - это методы использования бюджетных средств или ресурсов для достижения поставленных военных целей» [Хитч Ч., Маккин Р. Военная экономика в ядерный век. - М.: Воениздат, 1964, с. 31]. Но, данная формулировка не приближает к пониманию сущности теории военной стратегии, поскольку уже накопленный мировой запас ракетно-ядерных «бюджетных средств», обеспечивающий многократное уничтожение жизни на Земле, делает абсурдным термин - «военная цель». Поэтому поиск оптимальных путей применения ядерного оружия в современной стратегической обстановке есть, по сути дела, поиск бюджетного способа многократного самоуничтожения.
Невозможно согласиться и с «универсальным» определением, данным в монографии «Военная стратегия» которое гласит, что теория военной стратегии есть «система научных знаний» [Военная стратегия. - М., Воениздат, 1968, с. 30.]. Это определение соответствует научному характеру только марксистской теории военной стратегии, в основу которой залажен диалектический материализм. Но плохое знание диалектики советскими военными теоретиками тех лет не позволило им рассмотреть военную стратегию с классовой точки зрения. Нельзя согласиться с тем, что теория буржуазной военной стратегии, является «системой научных знаний». В противном случае придется признать научной не только марксистско-ленинскую методологию, но и буржуазную, но единой, признанной всеми, буржуазной методологии не существует. А вот, Ленин и Сталин, при жизни, потому и одержали победы над ВСЕМИ своими военно-политическими противниками, что белобандиты, интервенты и фашисты руководствовались своими личными мнениями, потому и воевали, «кто в лес, а вшивый - в баню».
Нельзя считать научными и характеристики буржуазной стратегии, данные Мильштейном М. и Слободенко А. в монографии «О буржуазной военной науке». В частности, названные авторы считали, что «нет буржуазной военной науки вообще безотносительно к той или иной капиталистической стране» [Мильштейн М. А., Слободенко А. К. О буржуазной военной науке, М, Воениздат, 1961, с.3.] Не случайно, что в 1966 году Слободенко выпустил отдельно книгу «Военные доктрины стран НАТО», догадавшись, что доктрины не науки, а принятый голосованием документ. Во-первых, буржуазной науки не существует вообще, а потому, во-вторых, не может быть науки и в национальном буржуазном варианте. Названые авторы не видели разницы между терминами «теория», «наука», «национальная доктрина», «личное мнение». Глупо утверждать, что военная теория Клаузевица сугубо немецкая, а Жомини - французская. Пре-увеличение роли национально-особенного в общественных науках может привести к отрицанию и общебуржуазного характера, например, экономических теорий А. Смита, или универсализма учения К. Маркса о капитализме безотносительно к его национальной принадлежности.
Разумеется, каждая капиталистическая страна имеет свои особенности. Однако, принципиальная общность их базиса порождает общность черт их надстройки. Поэтому, каждая новая, национальная по месту своего написания, военная теория, есть всего лишь частный случай БУРЖУАЗНОЙ теории военной стратегии, оборонительный или наступательный характер которых продиктован лишь ходом неравномерности развития капитализма.
М.Мильштейн и А.Слободенко писали, что буржуазная военная наука в условиях домонополистического капитализма носила прогрессивный характер, а в ходе становления империализма коренным образом изменила свою сущность [См.: Мильштейн М.А., Слободенко А.К. О буржуазной военной науке, с.7.]. Большинство советских генералов времен Хрущева, не понимали диалектику прогрессивного и реакционного. Какой характер геноцида был присущ принципам ведения войны времён Кортеса, когда молодая торговая буржуазия Европы, колонизировала народы мира в ходе великих географических открытий? Авторы не знали, да забыли, что империализм есть… тот же капитализм, лишь достигший высшей степени паразитизма финансового капитала в колониях, завоеванных во времена Кортеса и Писсаро.
Одно дело, что момент крушения феодализма - прогрессивное явление, но другое дело, утверждение, что теория Мальтуса, современника и единомышленника Наполеона, Жомини и Клаузевица, - прогрессивная теория. Мальтус славил войну как средства геноцида масс бедняков, не работающих на капитал. Прогрессивность науки определяется не временем и местом создания, а степенью её соответствия объективным условиям прогресса. Даже, если строго следовать теории А.Смита, пытавшегося нарисовать путь народов к богатству, то, всё равно, двигаясь через конкуренцию, общество неизбежно вползет в стадию империализма, государственно-капиталистического монополизма и фашизма, не говоря уже о том, что ни для одного предпринимателя наука не является обязательной для исполнения. Большинство предпринимателей не имеют ни малейшего представления о «прогрессивной» политэкономии, как и большинство командиров взводов о трудах Жомини, Клаузевица, Мильштейна и Слободенко.
Несмотря на временное относительное соответствие буржуазных производительных сил и производственных отношений, классовые антагонизмы неизбежно проявляют себя как в буржуазной общественной военно-теоретической мысли, так и на практике. Буржуазная классическая политическая экономия появилась, когда буржуазия не имела политической власти. Поэтому некоторые положения теории политической экономии Кэне, действительно, носили относительно прогрессивный характер.
Напротив, буржуазная теория военной стратегии, появилась лишь после того, как буржуазия завоевала политическую власть, сформировала все буржуазные институты, и, в первую очередь, армию - главное орудие грабежа и классового господства.
Нельзя, не вступая в противоречие с фактами, утверждать, что домонополистическая военная теория прогрессивна, несмотря на то, что ее выводы лежат в основе, например, имперских захватнических итальянского, египетского и русского походов Наполеона. И французская буржуазия, и русское купечество, уживались со своими императорами. Поэтому нужно очень постараться, чтобы в теории доказать, что война императора А прогрессивнее войны императора Н. По своему содержанию буржуазная военная теория является приложением к мальтузианству, и это ее свойство усиливается на стадии империализма в теории «золотого миллиарда».
«Прогрессивность» же буржуазной теории военной стратегии можно обнаружить лишь в узком смысле слова, как преимущество теории методов вождения войск над феодальными, танка над конницей. Что касается грабительских потенций, то «слава» Чингиз-хана тускнеет по сравнению с «прогрессивно вооруженными» армиями капиталистических держав. Недаром буржуазные авторы в умилении сравнивают площади, завоеванные Кортесом, с завоевания Александра Македонского, Аттилы, Чингиз-хана, Наполеона.
Так что, в узком, смысле, буржуазная теория насилия есть совокупность буржуазных, бессистемных представлений о приёмах разгрома вооруженных сил противника и его государственной «машины». В этом смысле социалистическая военная наука обязана критически изучать конкретный опыт буржуазных стратегов и выделять в нём рациональные «зерна», что и делали советские военные теоретики, сравнивая опыт побед и поражений в ходе первой мировой войны, итоги боёв в Испании, на Халхин-Голе, в «зимнюю финскую» войну, опыт боёв Германии в Польше и во Франции.
Как показал 1941 год, большинство военно-технических решений, принятых при Тухачевском до 1937 года, как-то, закупки английских лёгких танков и их тиражирование, были ошибочными, а военно-технические решения, принятые в 1939 году, при непосредственном участии Сталина, по танкам, самолетам, реактивной артиллерии, способам комплектования армии, подготовки молодёжи и промышленности Урала и Сибири к войне - абсолютно верными.
В широком, социально-экономическом смысле, буржуазная теория военной стратегии есть совокупность буржуазных представлений о предельно насильственных формах завоевания стран, концентрации, распределения и перераспределения мирового общественного богатства между монополистами. В этом смысле буржуазная теория военной стратегии не содержит в себе ничего конструктивного для социалистической военной науки и антагонистически противостоит ей.
Заключение
Исследование немарксистских теорий и практики насилия в широком смысле от его первобытных до современных буржуазных форм позволяет сделать некоторые выводы.
Во-первых, товарно-денежная форма экономических отношений лишь при капитализме превращается в господствующую. Отношения насилия, напротив, являются имманентными для всех эксплуататорских формаций и, в зависимости от исторической эпохи, доставляют эксплуататорам или рабов и территории, или рынки сбыта и источники сырья. Насилие наиболее полно отражает соотношение экономических сил эксплуататорских государств и, в зависимости от этого соотношения, распределяет и перераспределяет мировой капитал в пользу сильнейшего.
Отсюда, во-вторых, становится очевидной причина, которая возводит теорию военной стратегии в ранг наиболее привилегированных знаний эксплуататорских формаций вообще и капитализма в частности. Объективная склонность каждого капиталиста к конкуренции, т.е. к поглощению себе подобных, к войне «всех против всех» превращает капитализм в империализм, т.е. в предельно агрессивную стадию мировых войн и превращающую процесс разработки теории военной стратегии из добровольного творчества в обильно финансируемое государственное предприятие, типа корпорации РЭНД, созданная в США после того, как стало ясно, что и в США, на НЕКОММЕРЧЕСКОЙ основе, должно работать учреждение, способное превзойти ЦК КПСС времён Сталина, которое, своим уровнем научной подготовки, обеспечило превосходство советской военно-стратегической теории и практики над всей фашистской Европой.
Поэтому, в-третьих, по мере углубления противоречий империализма, буржуазные теоретики все более отходили от узкого, военно-специального исследования проблем развязывания и ведения войн, направляя все свои теоретические потенции и финансы на военно-теоретическое обеспечение, не столько захвата территории СССР, сколько поиск путей уничтожения СССР как страны, строящей коммунизм. Однако, в долгосрочной перспективе, можно сказать, все затраты на разработку подобных стратегий - «не в коня корм».
В-четвёртых, Россия, перейдя в 1991 году на рыночные рельсы, утратила важнейшее принципиальное преимущество в виде научного мировоззрения своих военных специалистов и, в этом смысле, встала в один ряд со своими партнёрами-конкурентами. Утверждать, что «святые писания» сильнее марксизма-ленинизма и могут явиться методологической основой для разработки военной стратегии, абсурдно, тем более, в многонациональной и многоконфессиональной стране, окруженной народами, показавшими на практике, готовность продаться любому, кто заплатит им благими посулами.
