Виктор Заречный

«Социализм с русским лицом»
и его обитатели

В прошлом номере нашего журнала (№3 (21) 2008) была помещена первая часть статьи В.Заречного ««Социализм с русским лицом» и его обитатели», в которой рассматривались философские воззрения современных антимарксистов. Сегодня мы предлагаем нашим читателям продолжение.

Итак, отказавшись обосновывать свои взгляды на философском поприще, г. Елисеев предпочел обосновать их исторически. Это свойственно «русским социалистам», ибо из вороха имеющейся информации касаемо тех или иных событий истории можно не без труда отобрать то, что по вкусу. Первым делом наш «мыслитель» бросился в бой против западных буржуазных порядков, представив Западную Европу как некое чудовище. Критикуя европейский капитализм за жестокости при сгоне крестьян с земель, за грязь и нищету городских кварталов, он в то же время упивается рассказами Крижанича о московских порядках, о том, как российские простолюдины одевались в соболя и носили рубахи, шитые золотом и жемчугом 1. Очень авторитетное заявление! И это говорится притом, что в России существовало крепостное право, жесточайший гнет бояр и помещиков неоднократно порождал крестьянские восстания и войны!

Елисеев заявляет: «Развитие капитализма в Европе всегда сопровождалось жесточайшим уголовным террором, который был призван навязать людям религиозное отношения к священной «частной собственности». Еще и в XIX веке подростка в Англии могли повесить за кражу в лавке». Видимо, Елисеев так плохо знаком с русской историей, что, невинно опустив глаза, обходит неудобные для его «теории» стороны русского права (или правды, как говорили). В России, например, воров как минимум клеймили и секли кнутами. Преступников сажали на кол, четвертовали, колесовали, отрезали языки и т.д. И это варварство продолжалось достаточно долго, достаточно вспомнить судьбу вождей пугачевского крестьянского восстания. Елисеев обвиняет западную буржуазию, что она выдавливала малоземельных крестьян в Америку. При этом стыдливо обходит вопрос, от чего же это вдруг российские крепостные крестьяне бежали на Дон, бежали на Ветку, в Сибирь? Значит, не все так распрекрасно было под пятой у помещика?

Елисеев готов защищать царизм до последнего патрона. Поэтому бросается в бой за батюшку-царя. «Экономически сметливая буржуазия оказалась политически недалекой, что наглядно демонстрирует февральский переворот - акт потрясающего идиотизма (об этической стороне вообще умолчим). Свергать главу государства, ведущего ожесточенную войну, - для этого нужно иметь довольно-таки плохие мозги!» Вот так, разглагольствуя, он сам и не заметил, как проговорился, что нынешним русским буржуа следовало бы признать: господа, с царем мы поторопились! Здесь надо было бы с царем договориться против восставшего народа, измученного войной! Но как свидетельствуют мемуары представителей белогвардейского движения (в первую очередь - Деникина и Врангеля), с царем полюбовно договориться не удалось. И чтобы как-то выкрутиться, русская буржуазия и обуржуазившиеся помещики предпочли пожертвовать своим «национальным лидером», лишь бы удержаться у власти. Однако у Елисеева, как уже говорилось, история перевернута с ног на голову, поэтому он изрекает: «Ясно ведь было, что это приведет к грандиозной радикализации населения и, как следствие, стремительному смещению далеко влево - к революционным социалистам». То есть у наших «оппонентов» Февральская революция 1917 выглядит так. Население было нерадикально, любило батюшку-царя, но вот глупые российские либералы взяли да турнули царя, и это повлекло за собой «грандиозную радикализацию населения». И вот эта бесподобная глупость преподносится как образец новейшего исторического исследования, которому исторический материализм Ленина в подметки не годится? Господин Елисеев, поищите простаков в другой … общине!

Но вот еще один характерный момент, показывающий «добросовестность» этого «историка». Прежде он позволил себе обвинить российский капитализм в его неполноценности. Теперь же он пишет свою претензию к русской буржуазии вполне открыто: «У нас же капиталистический уклад (а не капитализм как таковой!) появился на столетия позже, чем в Европе, в середине XIX века». Остановимся на этой фразе. То есть Елисеев утверждает, что капиталистические отношения в России начали формироваться лишь с середины XIX века? То есть, по сути, после поражения царизма в Крымской компании, крестьянских выступлений и падения крепостного права? То есть товарно-денежных отношений до середины XIX века в принципе не существовало? А что тогда было? Молчание. Далее: «Пережив бурное развитие, он попытался перерасти в капитализм, но буржуазия [заметьте, капитализма еще нет, но буржуазия уже есть, причем зрелая! Восхитительно! - прим. В.З.] не удержала политическую власть, захваченную в 1917 году. И это при том, что сама буржуазия была очень активной и деловую хватку имела медвежью. Российский буржуа выигрывал экономически, но проиграл на ниве политики».

Так-так-так! Очень добросовестное исследование у вас, господин «историк»! Сначала вы беретесь утверждать, что капиталистический уклад в России до середины XIX века отсутствовал. Не развивалось ни товарное производство, не было ни торговли как таковой, не было «вольных людей», готовых заниматься торговлей или пойти в наем к владельцу средствами производства, отсутствовало мануфактурное производство. То есть был некий «мир», голая община плюс помещики, так надо понимать? Далее. Подается утверждение, что буржуазия была очень активной и деловую хватку имела, то есть качественно это была крупная буржуазия и достаточно зрелая буржуазия, тем более, что сумела взять политическую власть верхом на восставшем народе. И тут же подается нелепость о том, что «капиталистический уклад» попытался перерасти в капитализм и не смог. То есть до 1917 года капитализма как такового не было. Елисеев даже не вдумывается в то, что он пишет в своем «историческом сочинении», а когда соприкасается с фактами, то начисто побивает в следующем шаге всю ту галиматью, на которую потратил бумагу.

И чтобы вновь как-то выкрутиться из некрасивого положения, этот «историк» берет в авторитеты других высоколобых мыслителей.

«Профессор С.Петрушин установил, что периоды спада и подъема дореволюционной русской промышленности не совпадали с колебаниями ее общего производства. И в то же время они полностью соответствовали изменению курса ценных бумаг на Парижской бирже. «Получилось, - комментирует эти данные историк Ю.Бокарев, - что капиталистическая промышленность в российском народном хозяйстве была до известной степени инородным телом, чье развитие зависело не от поступлений сельскохозяйственного сырья и колебаний крестьянского и помещичьего спроса, а от размеров иностранных капиталовложений». Таким образом, капиталистический сектор представлял собой вненациональный, прозападный экономический уклад - в отличие от аналогичного уклада времен вызревания буржуазных отношений на Западе. Тот хотя бы черпал основные ресурсы из местной деревни, что и сообщало ему некую органическую крепость (пусть она и носила паразитический характер). Наш капитализм, пожалуй, не был и подлинным паразитом. Скорее он - шмат грязи, быстро снятый металлической щеткой большевизма» 2.

Итак, утверждается, что европейский капитализм черпал основные ресурсы из местной деревни, поэтому был крепок как никакой другой. Следовательно, этот капитализм был ориентирован исключительно на местное сырье, на местные трудовые ресурсы, в целом был сильно завязан на местный рынок. Но ведь это же совершенно исторически несправедливо, господа-«историки»! Если на первых порах английская мануфактура пользовалась ресурсами из местной деревни (по сути беспощадно эксплуатировала и разоряла мелких землевладельцев), то в дальнейшем английская промышленность черпала сырье из-за рубежа. Например, в качестве сырья поступал американский хлопок, а в качестве рабочих - ирландские иммигранты, которые подвергались более беспощадной эксплуатации, чем английские пролетарии и полупролетарии.

Звучит совершенно алогичное утверждение: прозападный экономический уклад - в отличие от аналогичного уклада времен вызревания буржуазных отношений на Западе. То есть наш российский уклад был прозападний, но не западный. Елисеев здесь пытается извернуться, мол, были отличия, ссылается на зависимость российского капиталистического хозяйства от притока европейского капитала, и считает, что этим все объяснил. А если рассуждать добросовестно, то, что собой представляет «родное тело» в этом «общенародном хозяйстве»? Община? Да, это именно община, наследие феодализма, которое наши «русские социалисты» принялись далее защищать с пеной у рта, не смотря на всю вздорность своих «исследований». Елисеев пускается в разглагольствования, беря в помощь всю крепостническую свору, начиная от монархистов Щербатова с Есиповым, и заканчивая дремучим «панславистом» Череп-Спиридовичем. Бедная Россия, вторит им ренегат-народник Тихомиров: «на долю России приходится только заработная плата, в некоторых случаях - рента». Как видно, Тихомиров оригинально «углубил» теорию от Смита о трудовой стоимости и трех видов дохода: ренты, прибыли и заработной платы. При этом обобщил два первые вида дохода под слово «рента» и поставил им в противоположность заработную плату. Смит тоже считал, что рента и прибыль суть «вычет из труда», доля той ценности, которую работник прибавляет к продукту. Он пытался связать это деление вновь создаваемого продукта на сверхстоимость и зара-ботную плату с теорией общественного дохода, внутреннего рынка и реализацией про-дукта. Эта попытка не удалась с самого начала у Смита, не удалась и у последующих экономистов. И только автор «Капитала» смог разобраться в этом подходе, выявить ошибку Смита и решить задачку. Однако, основоположников «русского социализма» это не смущает; ведь марксизм ими уже признан неверным учением.

И Елисеев поет с ними в одну дуду:

«При этом издержки иностранного производства минимальны, ибо кадры их, по большей части свои, иностранные. Небольшая компенсация, получаемая Россией в виде доходов казны, минимизируется и практически сводится на нет потерей в таможенных доходах. Происходит определенное облегчение доступа к займам, но занятые деньги тратятся на покупку тех же товаров иностранного происхождения. А иностранные дельцы тем временем получают в дополнение ко всему еще и свой промышленный процент».

В общем, объедают Россию иностранцы с головы до пят. Вот так критика! И даже не смотря на то, что наши «критики» выставили свое «исследование» на посмешище (не ясно ведь, получает ли ренту крестьянин, а царь и помещики с фабрикантами - заработную плату, или наоборот, или как-то иначе происходит распределение?), они даже не затрудняют себя сомнениями. В первую очередь: откуда возникли в голове у Тихомирова, Меньшикова и компании подобные «теории»? Как формировались их взгляды, в каком отношении их «теории» взглядам европейских экономистов, философов и социологов? Любителям исторических экскурсов стоило бы задуматься, но думать они не любят. Видимо, экономят энергию мозгов.

Елисеев приводит в качестве аргумента и такой, выдвинутый М.О. Меньшиковым: «Обмен сырья на фабрикаты почти равносилен промену капитала на проценты. Страны, отпускающие сырье, торгуют, в сущности, собственной кровью, они не только истощают … исчерпаемые запасы своей природы - почву, леса, недра гор, но как бы ставят крест над собственной народной энергией». Восхитительно! Меньшиков действительно мыслитель, да только мыслит он идеалистически, считая, что природу (а значит и материю) можно исчерпать. Довод про «крест над народной энергией» можно встретить не только у «русских пропагандистов». Этот довод приводил некий … Сисмонди, о котором еще мы поговорим. Но закончим цитату: «Последняя обрекается на самые тяжкие, наименее производительные, рабские формы труда. Задержанный в качестве сырья труд вынужден растрачиваться в количестве; чтобы получить из-за границы фунт обработанного металла или шерсти, нужно отпустить туда 3 пуда хлеба или масла». И подытоживает: «Русский народ живет плохо не потому, что мало работает, а потому, что работает много, сверх сил, направляя избыток своей работы соседям-иностранцам». Вот собственно и вся критика российских порядков. Здесь - понимание капитализма нашими «мыслителями», в том числе и нынешними. И поскольку мы относим себя к последователям большевизма, то поскоблим шмат грязи, который предоставили нам эти господа-«исследователи», проделавшие столь пикантное путешествие далеко-далеко назад не только в «историческом исследовании», но и в политической экономии.

Но прежде отметим вот что. Елисеев и ему подобные «исследователи» щеголяют цифирью, позаимствованной у антимарксистских исследователей. Те же пользуются в основном статистикой дореволюционной, доставшейся с царских времен. И не задаются вопросом: насколько достоверны эти данные, чтобы их можно было использовать?

До половины 1880-х годов в фабрично-заводской статистике не было никаких определений и правил, ограничивающих понятие фабрики более крупными промышленными заведениями. Туда попадали все и всякие промышленные (и ремесленные) заведения. В одних губерниях или производствах считали сотни и тысячи самых мелких заведений, а в других - лишь более крупные «фабрики». Лица, впервые попытавшиеся научно разработать эти данные, обратили все внимание на эту проблему и направили все усилия на то, чтобы выделить производства с более или менее достоверными данными от производств с абсолютно недостоверными данными, чтобы выделить заведения, настолько крупные, что о них возможно получить удовлетворительные данные, от заведений, настолько мелких, что об них невозможно получить удовлетворительных данных. На деле же все их пожелания остались без ответа. С 1889 года департамент торговли и мануфактур начал издавать «Своды данных о фабрично-заводской промышленности в России» (за 1885 и следующие годы). В этом издании был сделан маленький шаг вперед: были выбрасываемы мелкие заведения, т. е. имеющие сумму производства менее 1000 рублей. Понятно, что эта норма была слишком низка и груба. Поэтому новая система фабрично-заводской статистики ввела совершенно иной признак для определения понятия «фабрики и завода». Фабрикой или заводом стало называться заведение, имеющее фабричные или заводские устройства. А значит, подлежащее регистрации. Однако и после этого дореволюционная система собирания и обработки статистических сведений о таких заведениях должна быть признана в высшей степени неудовлетворительной.

Первым недостатком ее являлось раздробление фабрично-заводской статистики между различными «ведомствами» и отсутствие специального, чисто статистического учреждения для этих целей. Разные «ведомства» имели особые приемы и способы регистрации и пр. Бывало даже так, что одно отделение завода (например, чугунолитейное) подведомственно горному департаменту, а другое (например, выделка железных изделий) - департаменту торговли и мануфактур.

Вторым основным недостатком системы явилось отсутствие разработанной программы собирания сведений. То есть программы в виде благих пожеланий имели место быть, но оказывались вне критики прессы и разрабатывались в зависимости от пожеланий начальства того или иного ведомства. Гласность в данном вопросе, а тем более, критика, считалась недопустимой.

Говоря о том, что фабрично-заводская статистика в высшей степени неудовлетворительна, следовало бы разобрать эти недостатки, чтобы подчеркнуть необходимость особенно тщательной разработки данных. Такую работу проделал В.И.Ленин в своих экономических работах. Главная ошибка его оппонентов состояла именно в том, что они не производили такого отделения недостоверных данных от достоверных. Цифры «фабрик и заводов» были наименее достоверны и требовали тщательной предварительной обработки (выделения более крупных заведений и пр.). Число рабочих и суммы производства гораздо было более достоверно в общих валовых итогах, но необходимым строгий разбор того, какие производства и как считались, как определялась сумма производства и пр. В детальных итогах зачастую встречались ошибочные данные.

Правильно было бы сведения о каждой отдельной фабрике группировать, прежде всего, по территориальным единицам. Важность вопроса о размещении промышленности требовала группировки по отдельным городам, пригородам, селам и группам сел, образующих промышленные центры или районы. Затем следовало группировать по производствам. Далее, необходима была группировка фабрик по числу рабочих, по роду двигателей и по величине производства. Эта группировка особенно необходима и с чисто теоретической точки зрения, для изучения состояния и развития промышленности, и для выделения в наличном материале сравнительно годных и негодных данных. Отсутствие такой группировки (которая необходима внутри групп территориальных и групп по производствам) - самый существенный недостаток тогдашних изданий по фабрично-заводской статистике. Наконец, группировка по всем этим признакам не должна была ограничиваться определением числа заведений в каждой группе (и подгруппах). Она должна была необходимо сопровождаться вычислением для каждой группы и числа рабочих и суммы производства, как в паровых, так и в ручных заведениях и т. д. Другими словами, кроме групповых таблиц требовалось составлять еще и комбинационные. Эти предложения - не какое-то нынешнее новшество, привносимое задним числом на старые способы статистики. Наоборот, именно таким способом проводил свой экономический анализ Ленин. И этот способ настоятельно рекомендовал во избежание ошибочных выводов.

Следовательно, недобросовестность исследований начинается уже с неверной обработки статистических данных царской России, когда из вороха сведений они принялись выхватывать «усредненные» или «удобные» цифры. Подавляющее число антимарксистских литераторов именно такими цифрами и воспользовалась. Отчасти это можно объяснить их верой в казенную букву и цифирь: ведь большинство из буржуазных статистов принадлежали к казенным учреждениям или вышли из оных. Следовательно, не могли не перенять методологию канцелярий и «ведомств» царской России. Поэтому выводы Елисеева и прочих «исследователей» (прежде всего, основоположников рассматриваемого направления) уже содержат серьезные погрешности. Да и сами «исследователи» по сути никакого политэкономического исследования не дают, аргументируя свои воззрения типично обывательскими суждениями.

Общество «благих намерений»

Авторитеты, к которым обращается за помощью Елисеев, недобросовестно изучали не только статистику, но и политическую экономию. Да и не могли эти господа ее изучать иначе, поскольку изучали экономические дисциплины по устаревшим и методологически неверным учебникам.

«Не столько еще в том их недостаток, что они ограничиваются обыкновенно одной системой общественного хозяйства (именно капитализмом), сколько в том, что они не умеют концентрировать внимание читателя на коренных чертах этой системы; не умеют отчетливо определить ее историческое значение, показать процесс (и условия) ее возникновения, с одной стороны, тенденции ее дальнейшего развития, с другой; не умеют представить отдельные стороны и отдельные явления современной хозяйственной жизни, как составные части определенной системы общественного хозяйства, как проявления коренных черт этой системы; не умеют дать читателю надежного руководства, потому что не придерживаются обыкновенно со всей последовательностью одного направления; не умеют, наконец, заинтересовать учащегося, потому что крайне узко и бессвязно понимают значение экономических вопросов, размещая «в поэтическом беспорядке» «факторы» экономический, политический, моральный и т. д. Только материалистическое понимание истории вносит свет в этот хаос и открывает возможность широкого, связного и осмысленного воззрения на особый уклад общественного хозяйства, как на фундамент особого уклада всей общественной жизни человека» 3.

Как бы наши оппоненты не силились утверждать, что они не имеют ничего общего с западными теориями, это утверждение не соответствует действительности уже потому, что русское дворянство и разночинная интеллигенция изучали общественные науки по западным учебникам. Можно с уверенностью говорить, что никакой «исконно русской» политэкономии, философии и социологии не существует, как не существует «исконно русской» физики или «исконно русской» математики. Можно также с уверенностью утверждать и то, что науки были привнесены в Россию извне. Но, не смотря на то, что они развивались в особых исторических условиях России, это не говорит о том, что законы их развития в краеугольных вопросах различаются.

Приведем такой пример. В начале XIX века жил и работал швейцарский экономист Сисмонди. Как известно, он был ярым сторонником мелкого производства и выступал с протестом против защитников и идеологов крупного предпринимательства. В таких странах, как Франция, где крестьянство в ту историческую эпоху, составляло более половины населения, естественно было появление писателей, которые, прикладывали к капиталистическим условиям мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую позицию. Так возникло мелкобуржуазное социальное учение. Сисмонди стоит во главе этого рода литературы не только во Франции, но даже и в Англии. Он утверждал следующее: развитие крупного предпринимательства и наемного труда в промышленности и земледелии ведет к тому, что производство необходимо обгоняет потребление и становится перед неразрешимой задачей найти потребителей; что внутри страны потребителей оно найти не может, ибо превращает массу населения в поденщиков, простых рабочих и создает незанятое население, а искать внешнего рынка становится все труднее с выступлением на мировую арену новых капиталистических стран. Развитие торгового богатства и, следовательно, конкуренции должно оставить неприкосновенным ровное, среднее крестьянство с его «умеренным довольством» и его патриархальными отношениями к батракам.

Сравните эти утверждения Сисмонди с приведенными выше высказываниями Тихомирова, Меньшикова и прочих господ. Как Сисмонди был современником развивающегося молодого европейского капитализма, так и наши «мыслители» были современниками развивающегося российского дореволюционного капитализма, поэтому их теории имеют одно общее и главное - подмену анализа мелкобуржуазной утопией, реакционное требование сохранить среднее крестьянство с его «умеренным довольством» и не «ставить крест на народной энергии». Так же как и Сисмонди, апологеты «русского социализма» пытаются обойти факт того, что национальная буржуазия выступила покупателями орудий производства, которые не могли оставаться прежними при развитии капитализма. Сисмонди свел дело к личному потреблению продуктов. Эту ошибку он заимствовал у Адама Смита, как уже говорилось. Эти же воззрения повторил Тихомиров с Меньшиковым и прочими господами.

Елисеев эти воззрения бездумно повторяет, поскольку пишет следующее: «Меньшиков видел в государстве организм, который стремится, прежде всего к развитию собственных сил, к достижению самодостаточности. Он склонялся к тому, чтобы свести взаимодействие этих организмов к минимуму. Ему, этому взаимодействию, он приписывал отрицательные последствия, связанные с ростом финансово-экономической «агрессивности». Мыслитель полагал: «Может быть, именно кипучий обмен товаров, причем каждая нация старается сорвать побольше со своего соседа, доводит международные отношения до теперешнего раздражения… Сильно расторговавшись, народы утрачивают благоприятный склад души… начинают смотреть друг на друга не как на друзей или честных врагов, а как на коммерческую добычу». Здесь читатель может увидеть, ряд старых мещанских предрассудков. Например, извращенное понимание межгосударственных торговых отношений, т.е. соотношения внутреннего и внешнего рынков. Как было бы прелестно, если бы народы, знати и государи не воевали, а достигли и пребывали бы в этакой «самодостаточности», изредка приторговывая друг с другом. Стоит только прекратить вывоз товаров за рубежи, как они непременно станут достоянием «народного хозяйства», а русские мужички будут сыты, веселы и пьяны. «Меньшиков много размышлял о положительных последствиях создания «авторкийной», самодостаточной экономики. Замкнутость, с его точки зрения, способствует тому, что национальное богатство не тратится и в «общей сумме только накапливается». Здесь он рассуждает совершенно тождественно Сисмонди. А дальше звучит забавный вывод: «Это как в налаженном хозяйстве, скормленный овес не исчезает совсем, а превращается частью в мускул скота и новую работу, часть в навоз и новое плодородие». Елисеев, браво! Тем самым он вместе с Меньшиковым уподобился сельскому гению из романа Войновича, авторитетно объяснявшему свою «теорию» круговорота в природе некоей субстанции.

«Согласно Тихомирову, задачи гармоничной экономики заключаются в том, чтобы «все отрасли естественных богатств … не лежали в туне, а энергически разрабатывались и перерабатывались своей же фабрично-заводской промышленностью. В торговом отношении, промышленность должна ориентироваться на внутренний рынок, добывая нужное для страны и перерабатывая его на национальных фабриках и заводах».

Как известно, у Адама Смита была и такая ошибка: производство должно соответствовать потреблению, производство определяется доходом. Сисмонди для спасения сверхприбыли потребовался внешний рынок. Народник Тихомиров «преодолел» европейских экономистов, требуя ограничиться внутренним рынком, при этом производство должно соответствовать потреблению. То есть пришел к тем же выводам, что и Смит, ни на шаг не двинувшись вперед. И чтобы как-то вывернуться, отдался мелкобуржуазной утопии: «Тогда население получает новые способы увеличения своего благосостояния, складываются условия для «самой тонкой специализации труда». Деревенские жители получают обширный рынок в городах, города - в деревне. При автаркии «нация достигает не только наивысшего экономического обеспечения, но ведет и наиболее благородное экономическое существование, чуждое эксплуатации … труда менее развитых стран». Тихомиров даже не утруждает себя такой мыслью, что «самая тонкая специализация» и товарное производство уже ведут к расслоению крестьянства и ремесленников на буржуазию и пролетариат, что в деревне, что в городе. При этом города и деревни развиваются неравномерно, а значит, условия не для «благородного экономического обеспечения», а для более многосторонней эксплуатации менее развитых слоев того самого населения. Ведь рост капитализма есть рост товарного хозяйства, то есть общественного разделения труда, отрывающего от земледелия один за другим вид обработки сырья, первоначально связанный с добыванием сырья, обработкой и потреблением его в одно натуральное хозяйство. Поэтому везде и всегда капитализм означает более быстрое развитие торговли и промышленности сравнительно с земледелием, более быстрый рост городского населения, больший вес и значение торговли и промышленности в общем строе общественного хозяйства. О каком же «благородном экономическом существовании» может тогда идти речь, когда земледелие становится в подчинение к промышленности и торговле? А значит, заявление «деревенские жители получают обширный рынок в городах» - бессодержательная фраза. Того не понимает Елисеев, видящий причину бед в неправильной таможенной политике царской России: «Череп-Спиридович решительно настаивал на резком сокращении ввоза иностранных товаров и требовал платить за хорошие русские товары те же цены, которые платят за иностранные. Он ставил в пример САСШ, бойкотировавшие и вытеснявшие японские товары. Череп-Спиридович также советовал учиться у Болгарии, которая в начале XX века ввела закон, предписывавший всем государственным чиновникам довольствоваться только продуктами отечественного производства». То есть, введем мы правильные пошлины, посадим всех государственных чиновников на телеги (или «Волги»), что предлагают отдельные радетели за «народное хозяйство» - и дело в шляпе.

Итак, «русские социалисты» в поисках «иных путей» вытащили на свет божий весь старый хлам, который давно отвергла современная экономическая теория. И потащили этот хлам под новыми флагами и в «патриотической» упаковке. Производство должно соответствовать потреблению, производство определяется доходом. Российский капитализм не способствует развитию производительных сил. Апологетами «русского социализма» всякое накопление считается осуществимым лишь «понемногу», поскольку они совершенно не в состоянии понять и объяснить процесс накопления, - для этого у них нет ни добросовестно обработанных статистических источников, ни действительно научной теории. А капитализм приводит лишь к растрате этих производительных сил. Если капитал накопляется медленно, то это еще можно снести; но если быстро, то это приводит к бедам «народного хозяйства». Из сказанного вытекает учение о невозможности реализовать сверхстоимость. Из отождествления дохода с «производством» (т. е. всем тем, что произведено) вытекает отождествление реализации с потреблением личным. А, следовательно, предлагается считать, что капиталисты не могут реализовать именно сверхстоимость, ибо из двух частей общественного продукта заработную плату реализуют своим потреблением рабочие. А это - типично общая и действительная точка зрения практически всех былых и нынешний мелких буржуа. И здесь не столь важно, что Тихомиров и нынешние «русские социалисты» требуют протекционизма в отличие выступающего против протекционизма Сисмонди. Каждый из них спасает внутренний рынок (и национальную буржуазию) по-своему, опираясь на родственные теоретически неверные положения.

Отсюда следует воззрение, что кризисы капитализма - результат нарушения такого соответствия, результат чрезмерного производства, обогнавшего потребление. Или наоборот, результат чрезмерного потребления, не соответствующего возможностям производства. Именно это несоответствие производства с потреблением считается среди буржуазных писателей основной причиной кризисов, причем на первое место выдвигается недостаточное потребление населения вообще. То есть, в конце концов, общественное производство сводится к одному личному потреблению, по их мнению.

Но что значит капиталистическое накопление? Накопление есть превышение производства над доходом, т.е. предметами потребления. Чтобы расширять производство («накоплять» в категорическом значении термина), необходимо произвести сначала средства производства, а для этого нужно, следовательно, расширение того отдела общественной продукции, который из-готовляет средства производства, нужно отвлечение к нему рабочих, которые уже предъявляют спрос и на предметы потребления. Следовательно, «потребление» разви-вается вслед за «накоплением» или вслед за «производством. Следовательно, продукты личного потребления в общей массе капиталистического производства занимают все меньшее и меньшее место. И это вполне соответствует исторической «миссии» капитализма и его специфической социальной структуре: первая состоит именно в развитии производительных сил общества (производство для производства); вторая исключает утилизацию их массой населения. Исторически это подтверждается уже тем, что развитие внутреннего рынка в России не могло идти без строительства железных дорог, фабрик, складов, закупки сельскохозяйственных машин за рубежом, минеральных удобрений. Ремесло сменилось научно-производственным методом ведения хозяйства, что повлекло еще большее расширение производства, а следовательно и дальнейшее превышение производства над доходом. Это превышение необходимо при всяком накоплении, открывающем новый рынок для средств производства, без соответственного увеличения рынка на предметы потребления, и далее, при уменьшении этого рынка. Попутно «русские социалисты» договорились до утверждения, что свободная конкуренция не развивает, а губит производительные силы общества. При этом понятие развитие они понимают преимущественно в позитивном смысле, то есть занимаются морализаторством: «развитие - это хорошо, а если оно имеет негативную сторону, то значит, это не развитие». К науке это морализаторство не имеет никакого отношения, но выдает мелкобуржуазный взгляд на свободную конкуренцию. Но точно также отрицательно расценивает свободную конкуренцию и Сисмонди! Затем на свет божий вытаскивается теория о невозможности реализовать продукт вообще и сверхстоимость в частности. Но так как «невозможность» исчерпывается ошибочным исключением постоянного капитала и средств производства, то и нет разумных оснований выделять сверхстоимость из всего продукта по отношению к ее реализации. Следовательно, нелеп тезис Тихомирова, будто бы «на долю России приходится только заработная плата, в некоторых случаях - рента». Но точно также выглядят и выводы Сисмонди: «Рабочие потребят заработную плату, а капиталисты не могут потребить сверхстоимости». Авторы таких теорий не понимают, что все это «противоречие» разрешается в конкуренции, в неравномерности развития капитализма. И внешний рынок необходим потому, что капиталистическому производству присуще стремление к безграничному расширению в противоположность всем старым способам производства. Такое расширение становится законом капитализма. Но фактического анализа внешней торговли страны мелкобуржуазные теоретики не дают. Им нужна лишь мораль против этого процесса, поскольку мелкого буржуа повергает в панический ужас не сам факт выхода российского капитализма на внешние рынки вместо освоения внутренних, а перспектива оказаться разоренным капиталистическими кризисами.

В теориях буржуазных экономистов вопрос кризисов играет большую роль и занимает важное место. Сисмонди го-ворит: кризисы возможны, ибо фабрикант не знает спроса; они необходимы, ибо в ка-питалистическом производстве не может быть равновесия производства с потреблени-ем (т. е. не может быть реализован продукт). Чем дальше развивается капиталистическое производство, тем труднее выход из противоречия. В противоположность ему, Ф. Энгельс говорит: кризисы возможны, ибо фабрикант не знает спроса; они необходимы совсем не потому, чтобы вообще не мог быть реализован продукт. Это неверно: продукт может быть реализован. Кризисы необходимы потому, что коллективный характер производства приходит в противоречие с индивидуальным характером присвоения. Чем дальше развивается это противоречие, тем легче выход из него, и что выход заключается именно в развитии данного строя. «Русские социалисты» волочатся следом за теорией Сисмонди: факты роста товарного производства они признают, ибо отмахнуться от них нельзя, но предпочитают отделываться демагогией о «народном производстве», которому не свойственны кризисы.

Основная черта «народного производства» предлагаемого что Сисмонди, что нашими «мудрецами» - старательное игнорирование прогрессивной роли капиталистической машинной индустрии. Это уже видно в их попытках замазать вопрос о капиталистическом накоплении. Непонимание исторической роли машин, как фактора прогресса, и составляет одну из причин, по которой и учение Сисмонди, и учения «русских социалистов» (старых и новых), следует считать реакционными. Поскольку в этих учениях звучат неоднократные попытки «регламентировать» рост капитализма, а то и вообще вернуться к неким «народным истокам» времен царя Гороха. И Тихомиров, и раскланивающийся перед ним Елисеев, и ретроград Меньшиков, - никто из них не ставит вопрос о возникновении машинной индустрии как особой стадии капитализма. Вместо исторического анализа он подсовывает утопию «народного производства». Все дальнейшее содержание по экономическим вопросам дореволюционного капитализма не дает абсолютно ничего по данному теоретическому вопросу, исчерпываясь сетованиями, жалобами на капитализм как на источник «переизбытка населения», и невинными пожеланиями унять капитализм неким проектом, то есть, в распространенном случае, - бюрократической процедурой. Собственно, такой бюрократической процедурой и являются сочинения и принятия законов в духе Черепа-Спиридовича о пользе заградительных пошлин против иностранных товаров.

Теперь следует задать вопрос нашим мудрецам: добросовестно ли называть дореволюционный капитализм «шматом грязи», протаскивая вместо него еще более неприглядные штучки, а именно: старый теоретический хлам? Назвав капитализм шматом грязи, эти господа повторили старую и типичную ошибку мелкобуржуазных теоретиков былых времен: заключение из противоречий капитализма к отрицанию в нем высшей формы общественности. Антагонистический, полный колебаний и противоречий характер этой связи не дает права отрицать ее существования. И мы знаем, что именно развитие противоречий все сильнее и сильнее обнаруживает силу этой связи. Развитие противоречий капитализма вынуждает все отдельные элементы и классы общества стремиться к соединению, и притом соеди-нению уже не в узких пределах одной общины или одного округа, а к соединению всех представителей данного класса во всей нации и даже в различных государствах. Только законченные невежды могут не понимать, что именно противоречия капитализма, неравномерность его развития, его кризисы - громадный прогрессивный фактор, приближающий момент смерти за счет того, что все большие и большие массы населения втягиваются в водоворот общественной жизни и становятся на сторону подлинных борцов с капитализмом и за настоящий социализм. Поэтому анархия производства, будучи источником стольких проблем капитализма, есть в то же время и причина прогресса. Одно уже усиленное стремление обойти сами вопросы развития капитализма, отказ от научного рассмотрения этих вопросов, попытки загромоздить эти вопросы грудой квази-исторической мемуарщины, показывает, насколько искренни эти «исследователи» и насколько благи их намерения. Сюсюкая о бедности народной и выдвигая вперед абстрактнейшее положение о «счастье большинства», Елисеев просто вычеркивает все развитие общественной науки с конца позапрошлого века. Он вычеркивает все, чего добилась ценой столетних поисков человеческая мысль, стремившаяся понять общественные явления! И, освободивши себя, таким образом, от всякого научного багажа, он считает уже вопрос решенным.

* * *

Исторические и экономические особенности России, с одной стороны, и ее несравненно большая отсталость до революции (а также ныне) по сравнению с передовыми капиталистическими странами не могли не дать всплесков мелкобуржуазных теоретизирований. Но, как говорится, эти отличия не выходит за пределы отличий видовых. Это можно было увидеть, сравнивая теории Сисмонди и русских апологетов мелкобуржуазного теоретизирования. Они существенно отличаются от научной, диалектической критики капитализма. Конечно, теория Маркса действительно признает противоречия современного капитализма, которые признавали домарксистские течения. Однако представители этих течений, особенно теперешние, утилизируют свои указания на противоречия точно так же лишь для добрых пожеланий.

Маркс сумел разобраться в этих противоречиях постановкой вопроса на историческую почву. Вместо сравнения капитализма с каким-то абстрактным обществом, автор сравнил его с предшествовавшими стадиями общественного хозяйства, сравнил разные стадии капитализма в их последовательной смене и констатировал факт развития производительных сил общества, благодаря развитию капитализма. Более того, анализ Маркса и его учеников нисколько не отрицает и тот факт, что в определенные исторические моменты в каждом капиталистическом обществе употреблению машин мешает часто непомерно низкая заработная плата. Бывает даже так, что приобретенные предпринимателями машины бездействуют, ибо цены на рабочие руки падают до того, что хозяину выгоднее становится ручная работа! Наличность противоречия между потреблением и производством очевидна и для зарубежного, и для «родного» капитализма.

Во втором томе «Капитала» Маркс пишет следующее:

«Капиталистическое производство вообще не существует без внешней торговли. Но если предположить нормальное годичное воспроизводство в данных размерах, то этим уже предполагается, что внешняя торговля только замещает туземные изделия изделиями другой потребительной или натуральной формы, не затрагивая ни тех отношений стоимости, в которых обмениваются между собой две категории: средства производства и предметы потребления, ни отношений между постоянным капиталом, переменным капиталом и сверхстоимостью, на которые распадается стоимость продукта каждой из этих категорий. Введение внешней торговли в анализ ежегодно воспроизводимой стоимости продукта может, следовательно, только запутать дело, не доставляя нового момента ни для самой задачи, ни для решения ее. Следовательно, ее совсем не надо принимать во внимание...»

Маркс говорит, что при анализе реализации нельзя брать в расчет внешней торговли, ибо она только замещает одни товары другими. В самом деле, анализ реализации показал, что образование внутреннего рынка для капитализма идет не столько на счет предметов потребления, сколько на счет средств производства. Поэтому утверждения всякого рода мудрецов из когорты «русских социалистов», будто бы противоречия российского капитализма можно преодолеть исключительно отпуском на внутренний рынок России добытым на ее территории сырьем и сокращением импорта средств производства - типичное интеллигентское прожектерство. Примерно в таком же духе рассуждают нынешние «державные патриоты», особенно представители (и защитники) российского села (точнее, сельской буржуазии, фермеров и совладельцев агропредприятий). Они заявляют так: дайте нам побольше нефтепродуктов и кредитов, и мы накормим Россию. Но на самом деле диалектика развития сельскохозяйственного капитализма ведет при «правильной политике в отношении села» совершенно к другим результатам, которые не вписываются в зауженное мировоззрение сельских буржуа.

Увеличение производства и сбыта ГСМ, электроэнергии, удобрений и машин приведет к не к какому-то абстрактному «рациональному потреблению» (наоборот, «рациональное потребление» и забота об «энергии народной» - рационалистические спекуляции). Оно приведет к расширению производительного потребления, к безграничному расширению накопления и производства. Ведь часть реализуемого продукта никогда не принимает и не может принимать формы дохода. Это та часть общест-венного продукта, которая возмещает постоянный капитал, служащий для изготовле-ния средств производства. Например, посевное зерно в сельском хозяйстве никогда не принимает формы дохода. Напрасны мечты тех, кто надеется, что наличие товарного зерна, даже закупленного государством, обернется дешевыми копеечными караваями на прилавках, а не будет реализовано в виде кормов. Зато можно рассчитывать на переход части хозяйств в животноводство и в птицеводство, то есть на качественное изменение сельского хозяйства в России. Рабочие, как покупатели товара, важны для рынка. Но капиталистическое общество стремится ограничить их минимумом цены, как продавцов своего товара - рабочей силы.

И тот факт, что в России в настоящее время очень распространена ручная работа, говорит именно о низкой цене на рабочие руки, о бесправном положении работников, о забитости и нищете населения, о большом поле для дальнейшего развития капитализма. Он далеко не исчерпал лимит на свое развитие, как бы это не пытались представить лица, склонные как к мелкобуржуазному теоретизированию, так и к мелкобуржуазной «революционной практике». Но не менее ясно, что из противоречия, которое четко разобрано Марксом, правильно будет делать единственно лишь тот вывод, что уже самое развитие производительных сил с неудержимой силой должно вести к замене капитализма социализмом. Было бы совершенно ошибочно делать из этого противоречия тот вывод, что капитализм должен систематически давать избыточный продукт и реализовывать его, т.е. выбираться из кризисов, поэтому не может играть никакой прогрессивной исторической роли.

Мелкобуржуазные российские мудрецы посчитали, что Маркс встал открыто на сторону крупного капитала против мелкого производителя. Эту затасканную идею ныне преподносит «великий» С.Г.Кара-Мурза в своем сочинении «Карл Маркс против русской революции». Но дело обстоит как раз наоборот: Маркс, как и Ленин, выступал против апологетов мелкобуржуазных теорий разного сорта, предполагавших поиск «иных путей» в своем отечестве. Против русской революции на деле выступает сам С.Г.Кара-Мурза и компания из мудрецов, получающих звонкие гонорары от буржуазии в коммерческих издательствах.

Маркс охарактеризовал противоречия и кризисы, сопровождающие развитие крупного капитала, он это сделал без интеллигентских всхлипываний об уходящем укладе и уходящих нравах. Поэтому и нынешний финансово-экономический кризис приведет в ближайшее время лишь к преобразованию существующих отношений собственности в смысле капитализма.

Февраль 2009

Источники

Написать
автору письмо
Ещё статьи
этого автора
Ещё статьи
на эту тему
Первая страница
этого выпуска


Поделиться в соцсетях

Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100
№1(22) 2009
Новости
К читателям
Свежий выпуск
Архив
Библиотека
Музыка
Видео
Наши товарищи
Ссылки
Контакты
Живой журнал
RSS-лента