Сергей Зубатов

Что делать?
Цели и задачи коммунистов
третьего тысячелетия

Прежде всего, почему именно коммунистов? В предыдущей статье, «Бриллиантовый миллион» мы остановились на вопросе: неизбежно ли описанное там будущее и если его всё-таки можно избежать, то как? Ни о каких коммунистах речь там не шла. Поэтому отвлечёмся на какое-то время от «Программы Второго Коминтерна» и попробуем сначала рассмотреть эту проблему на фоне более широкого политического спектра.

Как мы уже отметили ранее, развитие истории происходит под воздействием созидательных (т.е. имеющих некоторую вполне конкретную цель, какова бы она не была, так что термин «созидательные» тут достаточно условен) общественных движений, которые делятся на две чётко различимые группы: либертарианские и солидаристские. Этим силам способствуют или препятствуют — в зависимости от обстоятельств — разрушительные (либеральные) и стабилизирующие (консервативные) движения. В этих терминах основные события прошедшего столетия и обозримого будущего можно вкратце описать примерно следующим образом:

  • Классический (марксовский) капитализм был к середине прошлого века уничтожен под ударами либеральных движений и на политическую сцену вышли либертарианцы, в данном случае — сторонники т.н. свободного (laissez-faire) капитализма.
  • В результате был установлен новый общественно-политический строй, который в статье «USSA — the Unites Socialist States of America» мы (исключительно в целях наглядности изложения) назвали «социализмом». В дальнейшем мы будем именовать его уже его собственным именем — экзекъютивизм (от английского executive — управляющий, ключевая фигура современной экономики).
  • Экзекъютивизм, как экономический строй, характеризуется коллективной (акционерной) формой собственности на средства производства (одно время его ещё называли за это «народным капитализмом», поскольку формально практически вся крупная промышленность перешла в собственность чуть ли не большей части населения), что превратило ранее вспомогательную форму капитала — финансовый капитал — в главную силу, влияющую на развитие экономики.
  • Произошедшее затем естественное укрупнение финансового капитала, породило новый класс — крупных финансистов, людей, практически никак не связанных ни с каким конкретным производством, однако присваивающих львиную долю доходов с совокупной экономики нашей планеты.
  • Этот класс, имеющий все права претендовать на роль правящего, тем не менее оставался практически полностью отстранёным от политической власти, обслуживащей интересы корпораций (или точнее — их руководства), да и самой по себе устроенной в значительной степени на корпоративных принципах свободной конкуренции нескольких политических партий за право «политического обслуживаня» населения.
  • Плюс к тому, класс этот, вообще говоря, ни в малейшей степени не заинтересован в современных либертарных ценностях, как-то свобода конкуренции, культ потребления, массовое производство с постоянно обновляющимся ассортиментом. В чём его поддерживают самые разные консервативные силы — от «зелёных» до религиозных пуристов.
  • В конце концов имеющиеся противоречия неизбежно приведут к революции, в результате которой победившие финансовые магнаты установят на Земле солидаристскую диктатуру.
  • Каковая, после переходногого периода, стабилизируется в виде новой эксплуататорской формации, которую мы и описали, и возможные альтернативы которой ищем.

Как нам следует называть эту новую формацию? Вариантов в голову приходит сразу несколько. Во-первых, её можно было бы назвать государственно-рабовладельческим строем, поскольку подавляющее большинство населения будет порабощеноно, причём не на частном, а именно на государственном (охватывающим в перспективе всю планету) уровне. Но по аналогии с госкапитализмом термин госрабовладение вызовет скорее путаницу, чем прояснит дело. Во-вторых, по имени правящего класса её можно было бы назвать финансизмом или инвестизмом. Однако и эти названия не вполне удачны, поскольку финансы и инвестиции, как таковые, уйдут из общественного сознания на задний план, так что сами представители этого класса, повидимому, будут называть себя так-то иначе. Наконец, в-третьих, можно оттолкнуться от основной характеристики этого общества, которая действительно выделяет его из всех прочих — предельно чёткого разделения людей на наследственную элиту и рабов.

Фактически, элита превращается в особую касту, членов которой ни при каких обстоятельствах нельзя будет спутать с «низшими» представителями рода человеческого. Новая элита — это уже не аморфное, с крайне размытой границей, сборище под названием «высший свет», но в то же время это и не «новые эллины», стремящиеся скорее обособиться от «варваров», чем эксплуатировать их. Фактически, правящий класс постэкзекъютивистского общества — это доведённая до совершенства идея дворянства — строго ограниченного подмножества человечества, превосходящего чернь по всем без малейшего исключения параметрам — имущественному положению, образованию, манерам, духовному развитию и т.п. Полностью исчезнет разделение на деловую, интеллектуальную, творческую и всевозможные другие элиты, на месте которых сформируется элита в собственном смысле этого слова, Элита с большой буквы. Что делает название элитаризм наиболее адекватно отражающим сущность грядущего строя. На нём мы и остановимся.

Итак, почему же именно о коммунизме зашла речь, как об альтернативе элитаризму? Чтобы понять это необходимо сперва рассмотреть все остальные альтернативы, представленные наличествующими на настоящий момент либертарными и солидаристскими движениями. Исключив идеологии свободного капитализма и самого элитаризма, мы приходим к весьма небогатому выбору.

В либертарианской части спектра кроме коммунизма остаётся один лишь антииндустриализм, который по самой своей природе не может оказаться победителем — проповедуемый им распад высокоорганизованного общества не оставляет ему надежды на формирование хоть сколько-нибудь эффективно управляемой массовой организации, способной последовательно преследовать свои цели хотя бы даже только в национальном, не говоря уж о мировом масштабе. Разрозненные антииндустриалистские группы, однако, могут оказаться неоценимыми союзниками любого движения, стремящегося прийти на смену экзекъютивизму, поскольку, пытаясь достичь своей недостижимой цели, они будут прямо и косвенно (внося хаос в функционирование общества) дискредитировать экзекъютивизм. Главное — это чтобы они делали своё чёрное дело там, тогда и в тех формах, где, когда и как выгодно контролирующей их (но при этом и формально открещивающейся от них) более перспективной силе. В частности элитаристы, вне всякого сомнения, попытаются наладить контакт с антииндустриалистами через «зелёных» консерваторов. Когда же антииндустриальный мавр сделает своё дело... Но не будем о грустном.

В среде солидаристов элитаризму, как нтернациональному солидаризму, может, повидимому, противостоять лишь солидаризм национальный или попросту говоря — фашизм (в просторечном, не в строго научно-историческом значении этого слова). Один из возможных вариантов развития событий по этому сценарию — распад первого мира на три противоборствующих военных блока нами уже был ранее рассмотрен и отвергнут, как крайне маловероятный. Гораздо более вероятно сопротивление установлению «нового мирового порядка» со стороны таких уже достаточно оформившихся сил, как Китай, Индия и Исламская Фундаменталистская Конфедерация (название условное). Однако, их сопротивление будет с неизбежностью сломлено по одной простой причине: в военном отношении они всегда будут значительно уступать элитаристам. И даже в том случае, если кто-либо из них достигнет уровня, достачного для нанесения ощутимого урона противнику и решится нанести самоубийственный удар, удар этот, на самом деле, будет нанесён по остаткам разлагающегося, нетерпимого к людским потерям квазидемократического экзекъютивистского общества. Что лишь облегчит приход к власти элитаристской диктатуры (терпимость которой к потерям, кстати говоря, практически безгранична). Кроме того, все эти три силы слишком озабочены распрями друг с другом, причём вражда эта, вне всякого сомнения, будет при необходимости искусственно подогреваться.

Т.е. реально остаётся один лишь русский фашизм, с его надеждами унаследовать от рухнувшего социализма всю ядерную мощь Советского Союза. Опасность такого поворота событий была действительно достаточно велика и именно поэтому западные (включая часть контролируемых Западом российских) СМИ развернули столь шумную и прекрасно скоординированную кампанию по дискредитации любых хоть сколько-нибудь патриотичиских российских движений. Однако, опасность эта уже давно благополучно миновала. Можно даже с уверенностью утверждать, когда именно: в 1993 году, во время «второго путча». В создавшемся после запрета компартии политическом вакууме власть была готова упасть в руки любого, кто проявил бы достаточно политической воли для того, чтобы подхватить её. И такой человек в Союзе был. По крайней мере, многие думали, что был.

У Владимира Жириновского было всё, что требовалось русскому фюреру — безусловная поддержка армии, достаточно ясная политическая программа, харизматический образ. Не было только одного, самого главного: личного мужества и веры в правоту и успех своего дела — вместо того, чтобы сесть в тюрьму, написать там книгу и выйти на свободу национальным героем, он промямлил что-то нечленораздельное насчёт «парламентских методов борьбы», которые-де только и приличествуют «серьёзному политикиу». Чем и поставил крест как на своём личном политическом будущем, так и на будущем русской национальной идеи, как таковой. Никакой другой, хотя бы отдалённо приближающейся к Жириновскому фигуры российский политический ландшафт породить уже не сумел. Было ли это предотвращено усилиями «вражьей пропаганды» или она велась лишь по инерции, без особой необходимости — сказать трудно, но это и не столь важно. Важно, что на настоящий момент мы имеем то, что имеем.

Последней, уже очень слабой надеждой на фашистский переворот был нынешний президент Путин. И хотя некоторые выжившие из ума маразматики от патриотизма всё ещё упорно продолжают, за неимением ничего лучшего, писать ему челобитные и взывать к его гражданским чувствам (правда, помятуя отечественные традиции, носить их лично в сопровождении народных толп всё же остерегаются, предпочитая действовать через прессу), но даже и они уже заметили, что на каждую произнесённую патриотическую фразу г-н президент списывает очередную МБР, заменяя её бетонной пробкой в шахте — чтобы следующему президенту, буде он окажется не таким убеждённым пацифистом, уже не могли прийти в голову никакие дурные мысли. А на фоне этого спокойно претворяется в жизнь программа, провозглашённая «президентом-патриотом» ещё в своём самом первом послании Фереральному Собранию — программа перевода страны из второго мира в третий (его анализ даётся в статье «Читая Путина»).

Конечно, человек, по выражению г-на Воланда, не только смертен, но и внезапно смертен, так что смена российского президента вполне может произойти гораздо раньше, чем мы того ожидаем. Но чтобы его сменил фашистский мессия требуются, кроме чьего-то горячего желания, ещё и какие-никакие объективные предпосылки, так что умри Путин даже сегодня к вечеру — его «сменщик» вряд ли будет принципиально отличаться от него самого. Фюреры не пекутся как блины, Гитлеру потребовалось больше девяти лет чтобы пройти путь от «Пивного путча» до канцлера. Есть у России эти девять лет? Их нет. К тому времени «национал-наследникам» социализма достанутся армия и промышленность образцовой банановой (или лучше сказать — кедровой?) республики. И если Гитлеру позволили и даже помогли восстановить и вооружить Германию — против Советского Союза, то сегодня у Запада нет такого врага, страх перед которым мог бы заставить его попытаться прикрыться Россией. Напротив, сама Россия была и по-прежнему остаётся главным врагом «всего цивилизованного человечества», так что можно не сомневаться, как только она достаточно ослабеет, дело за «гуманитарными бомбардировками» не встанет.

Таким образом, нерассмотренным вариантом остался один лишь коммунизм — последняя надежда человечества на предотвращение прихода государственно-рабовладельческого элитаризма. Оправдается ли она - вопрос интересный, но не очень конструктивный. Впрочем, шансы у коммунизма есть и шансы неплохие, разумеется если искать там, где они есть сегодня, а не там, где они были когда-то, но где их уже давно нет и в помине, что, к сожалению, характерно для большинства партий, по привычке продолжающих называть себя коммунистическими. И прежде всего, шансы эти — не в России. Восстановление советской власти — задача, безусловно, крайне благородная, но при этом столь же и невыполнимая. Ведь президент Путин был последней надеждой не только фашистов, но и коммунистов. Хуже того, коммунистическая альтернатива возрождения России значительно более непривлекательна для будущих хозяев мира, чем альтернатива фашистская, так что ожидать, что Запад будет пассивно наблюдать за возвратом коммунистов к власти, не приходится. (О практически неразрешимых проблемах восстановления «Великой России» можно почитать в статье полуанонимного интернетовского автора «Розовые очки Кара-Мурзы».)

Следует ли из сказанного, что триумф и трагедия Советского Союза были напрасны? Ни в коем случае. В истории всё служит своей цели: как СССР вряд ли был бы возможен без Парижской Коммуны, так и он сам послужит предтечей чего-то ещё большего. Парижская Коммуна продержалась всего семьдесят два дня на территории лишь около сотни квадратных километров. СССР хватило уже больше чем на семьдесят лет и он занимал одну шестую часть мира — это даже если не считать всех прочих соцстран. Для любителей «поверять алгеброй гармонию»: линейная экстраполяция даёт порядка тридцати тысяч лет на пятидесяти тысячах планет... С практической точки зрения — достаточно хорошая аппроксимация понятий вечности и бесконечности.

Но для того, чтобы всё эти разговоры о грядущей коммунистической революции не оказались просто досужей болтовнёй, необходимо чётко осознать одну очень важную вещь: в современном глобальном мире может победить только глобальная революция. Времена построения социализма в отдельно взятой стране безвозвратно ушли в прошлое, любая локальная революция будет просто раздавлена, если потребуется — с применением ядерного оружия. Это новое требование накладывает свой отпечаток на все аспекты современного революционного процесса: на стратегию, тактику и основные движущие силы революции. Но прежде чем рассмотреть все эти аспекты подробнее, нам следует вернуться почти к самому началу наших рассуждений: к ошибкам Маркса в трактовке сути коммунистической революции и корректно определить место новой революции в общей структуре процесса развития общества в ближайшем будущем.

Как уже было сказано, основная ошибка Маркса заключалась в том, что он рассматривал коммунистическую (социалистическую) революцию, как одну из (и последнюю в ряду) экономических революций. Действительно, победа коммунизма прерывает последовательность революций и устанавливает новые экономические отношения, но по своему существу коммунистическая революция носит не экономический, а гуманистический характер. Её цель — не установление производственных отношений, наиболее благоприятных для дальнейшего развития производительных сил, а достижение социальной справедливости.

Однако, поскольку коммунистическая революция всё же меняет экономический уклад общества и при этом очень сильно ущемляет интересы правящего на момент её осуществления класса, для практической её реализации требуется, во-первых, максимальное ослабление этого класса и, во-вторых, наличие достаточно больших масы достаточно угнетённых представителей какого-либо другого класса, которую коммунисты могли бы, как это принято говорить, «организовать и возглавить». Ленин называл подобное сочетание «революционной ситуацией» и был при этом дважды прав. Во-первых, потому, что подобная ситуация действительно крайне способствует совершению гуманистической коммунистической революции. Во-вторых, потому что возникает она тогда, когда назревает революция экономическая: власть текущего правящего класса подрывается новым классом, жаждущим поскорее забрать бразды правления в свои руки, а народ, за счёт неадекватности производственных отношений, нищает.

Иными словами, любая экономическая революция является предпосылкой для совершения революции коммунистической. Фактически, из возникающей революционной ситуации всякий раз имеется два выхода: либо в другую эксплуататорскую формацию (что апологеты идеи эксплуатации любят называть «естественным ходом истории»); либо в коммунизм, с выходом из исторического цикла (если, конечно, реакции не удастся задушить новое общество, пока что ей это удавалось всегда). Карл Маркс исходил из того, что было известно ему. В частности, он не представлял себе такого эксплуататорского строя, как экзекъютивизм и полагал, что из капитализма может быть только один выход — в коммунизм. История, однако, показала, что в этом вопросе классик ошибся. В свою очередь Ленин, находясь под впечатлением марксовских заблуждений, полагал, что переход от феодализма к коммунизму возможен лишь через капитализм — и именно поэтому программа партии подразумевала совершение сначала буржуазной, а лишь после этого (через неопределённое, но по прогнозам — весьма длительное время) — коммунистической революции.

В то же время Ленин, в отличие от Маркса, был, в терминологии физиков, скорее экспериментатором, чем теоретиком. Он видел реально подворачивающиеся исторические возможности и попросту использовал их, мало заботясь о том, насколько они соответствуют теории. Фактически, ленинизм — это нечто вроде косметической правки марксизма на основе практически реализованных действий. Косметической — потому что Ленин, не смотря на то, что на деле он именно вмешался в «естественный» ход буржуазной революции и направил её в коммунистическое русло, так и не поднялся до теоретического осмысления факта двойственности исхода любой экономической революции. (Или просто не решился озвучить его из тех же практических соображений — не вносить дополнительной сумятицы в и без того не слишком стройные ряды РКП(б).) Тем не менее, осознанно или нет, но Ленин абсолютно верно сформулировал один из ключевых тактических приёмов перелома хода революции — всемерное обострение революционной ситуации. Иными словами, знаменитое «чем хуже — тем лучше».

Давайте разберёмся, что же именно происходит во время революции. Фактически, мы имеем противоборство двух классов, но не угнетателей и угнетённых, как это принято считать, а старого и нового правящих классов. Старый класс исторически обречён, но обречён именно и только как класс, речь не идёт о конкретных его представителях, очень многие из которых попросту перейдут в новый правящий класс. Тем не менее, часть из них всё же погибнет (по крайней мере — в экономическом смысле), другая часть — понесёт при переходе значительные убытки, а потерянное достанется представителям нового класса, вышедшим из низов или будет перераспределено между представителями старого класса, которые успели подсуетиться вовремя. Уже из этой размытости границ противоборствующих классов, их взаимопроникновения в революционный период видно, что их борьба совершенно не обязана быть ни кровопролитной, ни даже вообще насильственной. Причём чем менее она насильственна — тем, как легко догадаться, плавнее ход революции. Что для революционера-коммуниста означает лишь одно: отсутствие возможности вмешаться и изменить её характер.

Действительно, при преимущественно мирной революции — что, например, имело место при смене капитализма экзекъютивизмом в США — государственная власть всегда находится надёжно в руках у тех, кто точно знает, что им с этой властью делать. Если же социальная обстановка раскалена до предела, если наиболее угнетённый класс горит желанием уничтожить своих угнетателей (и желательно — физически), переход власти может произойти скачком. В результате новый правящий класс возьмёт в свои руки власть слишком рано — ещё до того, как он окончательно оформится, вростёт в существующие структуры государственного управления или успеет сформировать свои собственные. Возникшая в результате система с необходимостью будет неустойчива. Разумеется, со временем общество вновь обретёт стабильность, но в течение какого-то короткого (в локально-историческом смысле) интервала времени у коммунистов появляется реальная возможность, пользуясь слабостью власти, полносью разрушить все репрессивные структуры эксплуататорского общества и установить свою собственную власть, которая (предположительно) будет в состоянии преобразовать общество и направить его развитие в сторону коммунизма. Что и было успешно проделано партией большевиков в 1917 году.

Какие же практические выводы можно сделать из всего вышесказанного? Их несколько.

  • Во-первых, о географии будущей коммунистической революции. Она должна совпадать с географией очередной экономической революции. Единственная революция на горизонте — это переход от экзекъютивизма к элитаризму, отсюда арена революции — весь мир с основными событиями, разворачивающимися в США и Европе.
  • Во-вторых, о времени революции. Её относительно мирного завершения, если наши прогнозы верны, следует ожидать где-то в третьей четверти XXI века, однако этот исход коммунистов, естественно, не устраивает. Следовательно, кризис необходимо приблизить. Насколько? Вряд ли сегодня это можно предсказать хоть с какой-то степенью точности — слишком многое будет зависеть всевозможных случайных факторов. Но в любом случае не раньше, чем лет через двадцать-тридцать.
  • В-третьих, о стратегии революции.
  • В-четвёртых, о её движущих силах.
  • В-пятых, о тактике.

Начнём со стратегии. В принципе, идея остаётся той же самой — использовать экономическую (в данном случае — элитаристскую) революцию для совершения коммунистической, а не пытаться бороться с ней. Что в нашем случае означает не противиться экономической глобализации, а напротив — всячески способствовать ей. Но при этом способствовать на тех участках и в тех направлениях, которые выгодны именно коммунистам — исходя из их общего стратегического плана. При этом естественно возникает вопрос об отношении к т.н. антиглобализму. И ответ на этот вопрос должен быть однозначным: отношение — сугубо отрицательное.

Антиглобализм — это не что иное, как оппортунизм, причём оппортунизм откровенно националистического толка. Ничто уже не может остановить глобализацию и любая «борьба» с ней — это на деле не более чем попытки тех или иных общественных групп выторговать лично для себя какие-то преимущества в процессе её осуществления. При этом основные борцы — это «бедные» первого мира и богатые — третьего. Первые хотят гарантий сохранения своих высокооплачиваемых (по сравнению с третьим миром) рабочих мест, а последние — «справедливого» конвертирования своих национальных вещественных капиталов в интернациональные финансовые. И чем дольше будет вестись эта борьба, тем сильнее будут становиться военно-политические структуры нового, элитаристского мира, тем плавнее произойдёт затем передача политической власти от национальных правительств к наднациональной финансовой олигархии.

В этих условиях стратегическая задача коммунистов может быть только одна: всемерно ускорять глобализацию. И в особенности — её третий компонент, глобализацию рынка рабочей силы. Цель этого (если не считать завоевания авторитета среди угнетённых народов третьего мира) — подрыв социальной стабильности стран «золотого миллиарда», что приведёт к преждевременному краху западных демократий, в результате чего олигархия будет вынуждена взять власть в свои руки ещё до того, как будут полностью сформированы её силовые структуры. Отсутствие общепризнанного центрального командования, а также ещё до какой-то степени сохранившийся патриотизм национальных воинских формирований приведёт к грандиознейшему общепланетному бардаку, сопровождаемому локальными межнациональными и гражданскими войнами — тому самому «мировому пожару», в огне которого сгорят оба — и старый, и новый эксплуататорские классы. А власть достанется единственной оставшейся организованной интернациональной силе — коммунистам.

Национальные правительства (к тому времени — уже полумарионеточные) и региональные комитеты Мирового Совета (World Council, или как он там ещё себя назовёт) будут низложены и под революционный контроль перейдёт значительная часть американского и европейского ядерных потенциалов, что гарантирует относительную безопасность для нового режима. Конечно, всегда остаётся возможность пуска дюжины-другой Трайдентов с какой-нибудь подлодки, оказавшейся вдруг бесхозной, но практически опасность этого достаточно мала. Просто потому, что не вполне понятно, по кому же их пускать. По Белому Дому и Пентагону, где засели красные? Или по Уолл-стрит — из тех же соображений? Капитан действительно мог бы выполнить такой приказ, но крайне трудно себе представить, чтобы он мог учудить подобное по собственной инициативе. Именно поэтому «промедление — смерти подобно» (в самом буквальном смысле этого слова), необходимо успеть ещё до того, как у финансовой олигархии появятся каналы прямой отдачи приказов войскам, а у высших офицеров — готовность выполнять любые полученные приказы.

Теперь разберёмся с движущими силами, но прежде развеем ещё один распространённый миф — миф о пролетарском характере Великой Октябрьской Социалистической революции. Для начала отметим, что в человеческой истории произошла уже целая череда коммунистических революций, и хотя следует признать, что ни одна из них (в ретроспективном рассмотрении) не закончилась успехом, но если судить эти революции лишь строго как революции — т.е. перевороты, завершившиеся установлением достаточно стабильной власти, то успешных коммунистических революций можно сегодня насчитать изрядное количество. (Счастливым исключением — полностью успешной революцией пока ещё можно считать кубинскую, но и она вряд ли намного переживёт Фиделя Кастро. Хотя выстои она — как Ленинград в блокаду — этот сильно помогло бы коммунистам в идеологическом плане.) При этом по крайней мере часть из этих революций, включая и такую важную революцию, как китайская, были какими угодно, но только не пролетарскими. Из чего следует по крайней мере один вывод: утверждение, что русская революция была пролетарской потому лишь, что «иначе и быть не могло», — как минимум необосновано.

Спору нет, пролетариат принимал активное участие в революции, но был ли он её основной движущей силой? Есть ли у нас хоть какие-то аргументы в пользу подобного предположения, кроме слов Маркса, сказанных совершенно безотносительно к России? Собственно переворот совершили революционные матросы, отстояла революцию Рабоче-Крестьянская Красная Армия, в которой слово «рабочая» было скорее данью идеологическим установкам, чем отражением её списочного состава. Девять десятых населения России составляли крестьяне. Первым экономическим декретом советской власти был «Декрет о земле». Даже сам Маркс в широкоизвестном сегодня, но долго замалчиваемом письме Вере Засулич высказывался относительно крестьянского характера русского социализма. Но слишком уж всё это нарушало стройную систему классического марксизма. Любые отклонения рассматривались как чреватые сомнениями в правильности избранного пути, в «исторической неизбежности» победы, а от подобных сомнений — недалеко и до поражения.

Сейчас, прояснив этот вопрос и убедившись, что революция в России была всё же скорее крестьянской, чем пролетарской — как это и положено быть буржуазной революции, мы можем рассмотреть вопрос о движущих силах грядущей революции в более общем виде, не будучи ограничены шорами «пролетарскости». Итак, к моменту революции в обществе вызревают пара дуальных классов: класс новых угнетателей и в чём-то идеологически родственный ему класс новых угнетённых. Их идеологическая близость обясняется тем, что первым класс старых угнетателей не даёт развернуться в полную силу, последних он же угнетает сверх всякой меры, сверх некоторого «естественного» для данного класса уровня. (Например, в буржуазной революции, такими классами были крупная и мелкая буржуазия.) При этом новые угнетатели используют угрозу бунта новых угнетённых в своей борьбе против угнетателей старых.

Вопрос двоякого исхода революции сводится к тому, кто получит власть в результате переворота — класс новых угнетателей или компартия, которая в промежуточный период (т.е. пока все классы ещё не ликвидированы полностью) будет править от имени и в интересах класса новых угнетённых. В пророчествуемой Марксом пролетарской революции (которую в соответствии с нашей терминологией следует называть экзекъютивистской) новые угнетённые — это пролетариат, не имеющие своих средств производства работники наёмного труда, а дуальный ему класс новых угнетателей — это точно такие же наёмные управляющие, абсолютно справедливо полагавшие, что наличие над ними капиталиста, ничего не далающего, но получающего большую часть доходов потому лишь, что он чем-то там владеет, совершенно излишне. (Точно так же как в своё время и сам капиталист искренне полагал излишним наличие родовой знати с её дурацкими, ничем реально не обеспеченными наследственными привилегиями.)

Перейдём к революции элитаристсткой. Класс новых угнетателей в ней заметен очень отчётливо — это финансовая олигархия. То, что она противостоит текущим угнетателям — высшему управленческому звену ТНК — видно уже хотя бы из того, насколько в принадлежащей ей прессе эти последние поливаются грязью. В особенности, практика т.н. «золотых парашютов», фактически гарантирующая управленцам получение огромных денег даже за полный развал порученной им работы. Суть этой практики заключается в том, что мало того, что «corporate top brass» получает многомиллионные оклады и сопоставимые с ними премии плюс массу т.н. «перков» («perks» — executive perquisites) — чего-то вроде узаконенной и невообразимо гипертрофированной возможности для «злоупотребления служебным положением», но у каждого в контракте оговорены ещё и «условия развода» («severance package»), по которым корпорация (иными словами — инвесторы) бывает вынуждена выплатить иногда десятки миллионов долларов в случае, если работа «представителя капноменклатуры» будет признана неудовлетворительной и его решат уволить за несоответствие должности.

Как видим, экономические противоречия двух классов — налицо. Это, разумеется, не антагонистические противоречия между «трудом и капиталом» — это не более чем противоречия между двумя формами эксплуатации. Противоречия подобной же природы имели место между феодалами и капиталистами, и разрешены они были ликвидацией наследственных привилегий, что привело к торжеству описанного Марксом капитализма. То же — и противоречия между капиталистами и управляющими, окончившиеся ликвидацией капиталистов-собственников и установлением «народного капитализма» — экзекъютивизма. И вот сейчас мы имеем противоречия между (не менее чем в своё время феодалы и капиталисты) зажравшимися управляющими и наступающими им на пятки крупными финансистами.

Ну а кто же тогда новые угнетённые? Прежде всего, это — не пролетариат стран первого мира, который уже сыграл свою историческую роль и даже много чего выиграл в процессе — точно так же как и мелкая буржуазия в своё время получила причитающиеся ей объедки со стола крупной. Разумеется, значительная часть мелкой буржуазии — в процессе развития капитализма — перешла в класс пролетариата, так что и значительная часть западного пролетариата неизбежно перейдёт со временем — в процессе развития экзекъютивизма — в класс новых угнетённых. Время это, однако, ещё не наступило. Но если представители нашего нового класса ещё не наблюдаются в «цивилизованном мире», это вовсе не значит что их (или по крайней мере — их «прототипов») не существует в природе вообще. Класс новых угнетённых — это по определению те, кто страдает от угнетения больше всех, так что где-то они должны быть обязательно (хотя и не обязательно уже окончательно оформлены как класс). И если взглянуть на проблему под этим углом, то становится очевидно, что «наши люди» — это рабочие «потогонных фабрик» («sweatshops») третьего мира.

Тут, однако, возникает вполне законный вопрос: в чём же отличие этих рабочих от обычного марксовского пролетариата, какая их характеристическая особенность позволяет утверждать, что они являются именно новым классом? Действительно, пролетариат имел абсолютно чёткое отличие от мелкой буржуазии — отсутствие собственных средств производства. Только это и никакое другое свойство вынуждало его идти на поклон к капиталисту, обусловливало характерный для пролетариата способ эксплуатации. Оно же объективно определяло цели и методы борьбы пролетариата за свои права. Если для мелкой буржуазии сама возможность участвовать в процессе производства понималась как нечто данное и всё, что им требовалось — это экономическое равноправие, то для пролетариата этого было уже явно недостаточно: пролетарий был вынужден соглашаться на заведомо невыгодные для него условия труда не потому, что он был как-то поражён в правах по сравнению с капиталистом, а потому, что само его участие в процессе производства зависело исключительно от воли последнего.

Но значило ли это, что пролетариату следовало бороться за возврат к прошлому, к мелкобуржуазному способу производства? Безусловно — нет, поскольку смена способов производства произошла не по злой воле капиталистов, а по вполне объективным экономическим причинам, обусловленным прогрессом в области средств производства. В связи с чем пролетариат должен был найти свои, новые, характерные именно для него методы борьбы, новые цели, к которым он мог бы успешно стремиться в изменившихся по сравнению с временами феодализма условиях. И всё это вскоре было найдено. Забастовки, профсоюзы, трудовое законодательство — вот что стало главными инструментами классовой борьбы периода капитализма. И именно на этом пути пролетариат добился поистине фантастических успехов в плане улучшения своего положения.

Все эти новые, пролетарские методы опирались, однако, на другое свойство, которое для пролетариата было такой же данностью, как для мелкой буржуазии — возможность владения средсвами производства. Эта новая данность — безусловная возможность доступа к средствам производства. Именно доступность средств производства делала забастовку эффективной: капиталист не мог просто упаковать свой завод в саквояж и развернуть его на новом месте — там, где рабочие посговорчивее. Пролетариат не владел средствами производства, но зато он был в состоянии эффективно лишить и законного собственника возможности использовать их для получения прибыли. Как возможность иметь средства производста определяла цели и методы классовой борьбы мелкой буржуазии, так и возможность блокировать использование не принадлежащих ему средств производства определяла эти классовые атрибуты пролетариата.

Но именно этого-то фундаментального пролетарского свойства и лишены современные рабочие третьего мира. Могут ли они устроить забастовку? Сколько угодно. Могут ли они добиться от своего правительства принятия справедливого трудового законодательства? Да хоть по образу и подобию КЗоТ РСФСР. Проблема лишь в том, что чем большего они добьются, тем менее привлекательной станет их страна для международных инвестиций, тем больше и больше производств будет «упаковываться в саквояж» и переезжать в другие места. Победа, которую одержат рабочие, приняв себя ошибочно за пролетариат обернётся пирровой. А пострадают ли от этого их главные эксплуататоры — руководство ТНК? Ни в малейшей степени. При грамотных действиях руководства корпорации её план реструктуризации будет одобрен Уолл-стритом и акции не упадут ни на полпункта. Более того, за квалифицированное разрешение возникшего кризиса высшие управляющие отхватит очень и очень неплохие премиальные. И даже в самом крайнем случае — воспользуется своими «золотыми парашютами» и всё равно не останется в накладе.

Как же так получилось, почему пролетарские методы борьбы уже не работают при экзекъютивизме? Ответ прост: изменилась структура средств производства (или, если хотите, структура капитала) — точно так же как она изменилась при переходе от феодализма к капитализму, сделав неэффективными мелкобуржуазные методы борьбы. Экзекъютивизм породил на свет такое понятие, как виртуальные средства производства, одной из основных разновидностей которых является т.н. интеллектуальная собственность. При этом имеется в виду отнюдь не «наука, превратившаяся в производительную силу», не факт использования достижений человеческого разума в производстве, а именно та абстракная юридическая норма, которая определяет кто, что и в каком объёме имеет право производить.

В самом деле, что есть средства производства? Это нечто, без чего производитель объективно не может функционировать в качестве производителя. Средствами производства кустаря-башмачника были молоток, набор колодок, шило и т.п. Средствами производства металлурга эпохи индустриализации — домны, мартены, прокатные станы. А что необходимо современному производителю микросхем? Патенты, лицензии, тоговые марки, эксклюзивные соглашения — нечто, существующее не в реальном мире, а лишь в воображении людей. Однако, производственные отношения экзекъютивизма таковы, что эти виртуальные, не существующие реально объекты являются реально необходимыми капитальными вложениями, т.е. ни чем иным, как средствами производства.

Безусловно, из сказанного вовсе не следует, что из экономики исчезли более, скажем так, традиционные средства производства, но ведь и домны не отменили молотков совершенно, они лишь вытеснили их с позиции основных средств производства. То же справедливо и в отношении виртуальных средств производства постиндустриальной эпохи, наиболее яркое выражение чего отражено в образе двух бизнес-идолов современности, двух самых богатых людей планеты, постоянно отбирающих друг у друга этот титул — Билла Гейтса и Ларри Эллисона, всё физически существующее имущество которых составляет хорошо если десятую долю процента их виртуального богатства.

(Именно этим чудовищным перекосом в сторону нематериальной собственности объясняется то плачевное положение подавляющего большинства населения Земли, которое мы наблюдаем сегодня. Поистине поразительные достижения научно-технического прогресса уже давно, по идее, должны были бы позволить раз и навсегда покончить с голодом, холодом, бездомностью, жалким состоянием здравоохранения и образования, но ситуация во всех этих областях не только не улучшилась, но местами даже ухудшилась. В чём тут дело? А всё очень просто: законы ориентированной на прибыль экономики эксплуататорского общества вынуждают производителей оптимизировать свои вложения исходя из их денежного выражения. Но большая часть денег вращается сегодня в нематериальной сфере, поэтому приоритеты именно её принимаются во внимание в первую очередь. В результате корпорации может оказаться выгоднее разрушить вполне работоспобный завод и построить на его месте новый, точно такой же, чем попытаться изменить строчку в каком-нибудь контракте.)

Итак, мы видим, что положение сегоднящних новых угнетённых в системе производительных сил совершенно иное, чем положение пролетариата при капитализме, что и позволяет считать их совершенно новым классом. Мелкой буржуазии мешали феодальные наследственные привилегии и она добилась их отмены. Пролетариату же было в высшей степени наплевать на то, закреплены привилегии их эксплуататоров законодательно или обусловлены просто размерами их банковских счетов. Пролетариев не устраивал абсолютный контроль капиталистов над использованием основных средств производства и они также добились своего, обеспечив передачу последних в общественное пользование (широкое акционирование) и принятие разветвлённого трудового законодательства, регламентирующего все стороны их использования. В свою очередь, новым угнетённым практически нет дела до тонкостей трудового законодательства, поскольку оно никак реально не может решить их проблем. Основное, что препятствует их социальному прогрессу — это существующая сегментация рынка труда, именно она и ничто другое позволяет ТНК осуществлять ту сверхэксплуатацию рабочих третьего мира, которая имеет место сегодня.

Свой «Манифест коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс завершили призывом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И хотя в принципе идея эта была вполне здравой, но на практике — как убедительно показала история - несколько преждевременной. К превеликому разочарованию коммунистов прошлого века, оказалось, что объективных предпосылок для объединения пролетариев разных стран в единую силу просто не существует. Их классовая борьба могла принести гораздо лучшие результаты, если ограничиться национальным, а в некоторых случаях — даже узко-профессиональным фронтом. Что в конце концов и вынудило Сталина провозгласить концепцию построения социализма в отдельно взятой стране.

Но гораздо больший интерес представляет для нас другой вывод относительно пролетариата. Совершившая буржуазную революцию мелкая буржуазия постепенно превратилась из прогрессивной в реакционную силу и к моменту следующего кризиса выступала уже в качестве, пусть и не главного, но все же классового врага пролетариата. В точности та же судьба постигла совершивший экзекъютивистскую революцию пролетариат — он сегодня крайне реакционен и готов на всё, чтобы сохранить свои завоевания. Учитывая это, становится понятным такой, например, парадоксальный факт, как закреплённая в уставе КП США несовместимость членства в ней с призывами к... революции. Удивляться не приходится, ведь партия это на деле давно уже перестала быть коммунистической и превратилась в чисто пролетарскую партию, отстаивающую интересы далеко не самого угнетённого класса. Ведь вряд ли хоть у кого-то повернётся язык утверждать, что сегодняшние американские пролетарии, зарабатывающие 10-20 долларов в час — это самые обездоленные люди на свете. (Хотя объективности ради, следует признать, что перерождение это произошло лишь в основном — ряд «коммунистических пережитков» в КП США пока ещё сохранился.)

Отсюда — и агрессивный антиглобазим западных «компартий». Им нет дела до того, что только на пути глобализации может быть реально улучшена жизнь населения третьего мира. Им нет дела до коммунизма с его имманентным интернационализмом, даром что они постоянно ритульно клянутся в верности его принципам. Короче говоря, сегоднящний пролетариат Запада и представляющие его партии могут и должны рассматриваться не как союзники, а наоборот — как классовые враги новых угнетённых и находящихся на их стороне коммунистов. Хотя это и не означит, что со временем, перестав быть пролетариями, те же самые люди не переместятся на другую сторону баррикад — в соответствии со своим новым, непролетарским классовым сознанием.

Тут, пожалуй, пришла пора назвать имя нашего нового революционного класса — ведь мы уже выявили все его основные характеристики. Этот класс — гастарбайтеры, лишённые родины и каких бы то ни было политических и экономических прав мобильные рабочие. Именно эта мобильность является их основным оружием в классовой борьбе с ТНК, оружием, делающим экономически бессмысленной угрозу перемещения производства как средства давления на трудящихся. Напротив — уже сами трудящиеся будут уходить туда, где им платят больше всего. Легко видеть, что в первую очередь это ударит — причём ударит очень сильно — по пролетариату развитых стран, так что его классовая вражда к гастарбайтерам вполне объяснима. Но одновременно следует помнить и что вражда эта — именно классовая, а не личностная и не национальная. В процессе глобализации будет происходить неизбежная гастарбайтеризация пролетариата, как в своё время имела место обусловленная индустриализацией пролетаризация мелкой буржуазии. Бывшие классовые враги превратятся, сменив свою классовую принадлежность, а вместе с ней — и классовое сознание, в соратников по классовой борьбе. Причём в отличие от пролетариата, для гастарбайтеров лозунг «Гастарбайтеры всех стран, соединяйтесь!» звучит даже несколько глупо — ведь они уже и так едины. Фактически, это первый в истории человечечтва изначально и имманентно интернациональный эксплуатируемый класс.

Как уже было сказанно выше, всё это приведёт к дестабилизации Запада, поскольку именно совместная эксплуатация третьего мира всеми классами западногого общества — включая и пролетариат — служит той основой социального партнёрства, на которой держится его стабильность. Последующий в результате неконтролируемый коллапс западных демократий будет первой стратегической победой коммунистов. Сумеют ли они воспользоваться её плодами, смогут ли, воспользовавшись возникшей неразберихой, вырвать власть из рук финансовой олигархии — покажет время. Мы же перейдём к обсуждению тактических путей достижения поставленных целей. Разумеется, тактика — она на то и тактика, что её конкретные аспекты весьма сильно подвержены влиянию локальных условий, однако два основных тактических направления выделить всё же можно.

Первое из них касается работы в странах третьего мира и, частично, бывшего второго — постольку, поскольку он неизбежно сближается с третьим. Заключается оно в организации демократического давления на свои национальные правительства с требованиями поддержки ими всеобъемлющей глобализации, т.е. глобализация всех рынков, включая и рынок труда. В отличие от требований ограничить произвол ТНК, которые не может быть выполнено никаким правительством — поскольку это просто выбросило бы страну из системы мировой экономики, подобное требование вполне реально и выполнимо. И — с точки зрения ТНК — будет выглядеть достаточно разумным компромиссом. Достаточно разумным для того, чтобы, в свою очередь, надавить на правительства стран первого мира и добиться под тем или иным соусом проведения соответствующего законодательства. Разумеется, не сразу — высокоплачиваемый западный пролетариат будет сдавать свои позиции долго и с боем, но главное — чтобы процесс шёл. Причём, если вглядеться повнимательнее, на самом деле он уже идёт, но пока, к сожалению, никак не ассоциируется с коммунистами. А они должны не просто участвовать в нём, они должны его возглавить. По той той простой причине, что ликвидация пережитков национальной государственности — это в настоящее время единственный путь, пусть и не очень значительного, но зато вполне реального — за счёт элементарного сглаживания экономических различий — повышения жизненного уровня населения третьего мира. Именно эта борьба, эти реальные результаты принесут коммунистам тот авторитет, на который они смогут опереться при мобилизации образовавшейся в результе глобализации армии гастарбайтеров на совершение мировой коммунистической революции.

Второе направление касается, в основном, первого мира и той части второго, которая либо сохранила свой «второмировой статус», либо даже наоборот — в чём-то приблизилась к первому. С какой-то степенью точности эту часть можно было бы назвать «интеллигенцией», но слово это сегодня вызывает до того противоречивые чувства, что его лучше вообще избегать.) Нетрудно догадаться, что уповать в этой среде на классовое сознание — достаточно бессмысленно. Но задача так и не стоит. Для совершения коммунистической революции требуется не только революционный класс, движимый своими классовыми интересами — сам по себе такой класс может совершить только экономическую, т.е. в данном случае - на радость финансовой олигархии — элитаристскую революцию. Для превращения же её в революцию коммунистичекомю революционному классу требуется ещё и его революционный авангард — коммунистическая партия. Этой интернациональной коммунистической партии, Второго Коминтерна на сегодняшний день не существует даже в зародыше. Всё, что имеется — это разрозненные национальные организации с противоречивыми программами и отдельные индивидуумы, часто даже не осознающие своих внутренне вполне коммунистических взглядов. Но такого рода людей достаточно много, если искать их там, где высок средний уровень образования, т.е. на Западе и в бывшем СССР.

В своё время Ленин сказал, что коммунистом может стать только тот, кто обогатил себя всеми знаниями, которые накопило человечество. Но хотя фраза эта крайне широко цитировалось, мало кто задумывался о том, что означает она в первую очередь то, что лишь высокообразованный человек может быть настоящим коммунистом. Лишь всесторонее образование и основанная на объективных знаниях альтруистическая убеждённость в коммунистических принципах делают человека коммунистом, но никак не в значительной степени эгоистическое классовое сознание, очень часто не идущее дальше лозунга «грабь награбленное».

Вот именно это: поиск и консолидация в единой интернациональной организации всех коммунистически настроенных «граждан мира» и должно стать второй тактической задачей сегодняшних коммунистов. Точнее даже, не второй — а наипервейшей, поскольку без её решения невозможно решение никаких других. Главное же, что для этого требуется — как можно более широкая пропаганда коммунистических идей. Именно пропаганда, а не униженные оправдания перед своими политическими противниками за «зверства сталинизма» (причём в последнее время в число «невинных жертв» кое-кто начал записывать уже даже... немецкие потери на Восточном фронте). В подобной обстановке трудно ожидать, что, назовём их так, «латентные коммунисты» осознают себя именно в качестве коммунистов и сделают правильный нравственный выбор. Говорят, что незадолго до смерти Сталин предсказывал, что на его могилу выльют немало грязи, но время смоет её и очистит его имя. Сегодня грязь льют уже не только на могилу Сталина, но и на могилу всего Советского Союза — иного слова просто не подберёшь для того противоестественного образования, которое именуется в наше время Российской Федерацией. Пришла пора перекрыть этот поток помоев, противопоставить хорошо организованной кампании лжи ещё лучше организованную кампанию контрпропаганды — побить врага его же оружием, на его территории, с применением всего арсенала его т.н. PR-технологий, которые он рассматривает в качестве своего «оружия возмездия». И сделать это вполне реально — ведь люди, работающие за идею, а не за деньги, всегда работают лучше — что бы они ни делали.

Главное, что нужно сегодня — это положительный образ коммунизма, образ, который существовал ещё полвека назад но который сейчас приходится отстраивать практически заново. Правда, отстраивать отнюдь не на пустом месте. Идеи коммунизма живут и здравствуют в массовом сознании Запада, хотя и в несколько завуалированных вариантах. Например, крайне показательна в этом отношении статья «Экономика Стартрека» одного записного антикоммуниста (что в данном случае особенно ценно), где чётко и аргументированно, со ссылками на конкретные пункты «Манифеста» доказывается, что Соединённая Федерация Планет в этом бесконечном сериале — одном из самых популярных не только в США, но и во многих других странах — является не чем иным, как описанным Марксом коммунистическим обществом (начиная со «Следующего поколения», в промежутке между которым и первоначальными сериями в мире будущего произошла революция). Разумеется, из этого ещё далеко не следует, что все «треккеры» — потенциальные коммунисты, но сам факт, что такое сняли и показывают, иногда даже по нескольким каналам одновременно, неопровержимо свидетельствует о том, что слухи о безусловной антикоммунистичности западной публики очень сильно преувеличены.

Масса людей на Западе готова принять коммунизм, но всем этим людям не хватает двух вещей. Во-первых, осознать тот факт, что их общественный идеал и коммунизм — это в действительности одно и тоже. А во-вторых, поверить, что подобный идеал возможен не только в фантастических романах, но и в реальной жизни. Но ни того, ни другого не произойдёт до тех пор, пока реальный вещественный символ коммунизма — Союз Советских Социалистических Республик — рисуется в образе «империи зла» не только антикоммунистами, но и теми, кто клянётся и божится в верности делу Маркса и Ленина. И в этом плане совершенно неважно, много или мало ошибок было совершено советским руководством и даже что именно считать ошибками. Очевидно, что ошибки были — крах СССР неопровержимо доказывает это — но не совершает ошибок, как гласит старая истина, только тот, кто ничего не делает. И сколько бы и каких бы страшных ошибок ни совершил Советский Союз — он всё равно был и остаётся на сегодняшний день самым близким приближением к коммунизму которое только знала История, самым лучшим, что когда-либо было у человечества. От него нельзя отрекаться, никогда, ни при каких обстоятельствах. СССР, как и Парижская Коммуна — это память о тех кто боролся и погиб за коммунизм в прошлом. Отрекаясь от неё, коммунисты заранее обрекают себя на поражение.

Сентябрь 2001
Написать
автору письмо
Ещё статьи
этого автора
Ещё статьи
на эту тему


Поделиться в соцсетях

Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100
Новости
К читателям
Свежий выпуск
Архив
Библиотека
Музыка
Видео
Наши товарищи
Ссылки
Контакты
Живой журнал
RSS-лента